Когда около 5 утра началась война, мой сын мирно спал рядом. Ему немного больше года. В нашем доме задрожали окна от авиаудара. Я сразу проснулась – меня охватил ужас, потому что я точно понимала: война началась. На протяжении часов в каждом городе и селе Украины люди пытались понять что происходит. 24 февраля для каждого украинца длится до сих пор.

Почти все следующие ночи мы с мужем и сыном проводили в подвале. За несколько дней до войны отец моего супруга начал его оборудовать – сделал крохотную кровать для меня и ребёнка, немного обложил стены пенопластом – так должно было быть немного теплее и не так грязно. Он сделал свет и приготовил свечи. Дверь в подвал, которая была сломана, он доделывал уже после первых взрывов.

На улице порой было десять градусов мороза, а в подвале – ещё холоднее. Когда мы с сыном спустились туда впервые, я поняла, что проводить здесь много времени с ребёнком будет очень сложно.

Нам не удалось уговорить спуститься в подвал отца моего мужа. Позже мы поняли: он остаётся наверху, чтобы освободить нас, если подвал обвалится от авиаудара.

Мы заклеили и заколотили окна в доме. В одну из ночей это спасёт нас от осколков.  В первый день мы тренировались быстро спускать сына в подвал, если русские будут наступать на наш город или во время воздушной тревоги. Местные власти сообщают жителям, когда вылетают вражеская авиация или ракеты – тогда обязательно нужно идти в укрытие.

Следующие ночи, в лучшем случае, мы спали в доме, полностью одетыми в тёплые вещи. Иногда – в шапках и ботинках, чтобы не терять времени. Если слышали взрывы или выстрелы, или сообщалось о воздушной тревоге, – я быстро одевала сына, через окно передавала его мужу, а он спускал его в подвал. За ними спускалась я. Чтобы не замёрзнуть, мы укутывались в три тёплых одеяла. Сын был даже в варежках. За недели ежедневного пребывания в подвале его красивая белая шапочка стала серой.

Следующие недели мой ребёнок будет проводить в подвале десятки часов, иногда – целые дни и ночи. Как только он будет засыпать, в нашем регионе будут объявлять воздушную тревогу. Временами он спал по полчаса, а во сне часто плакал. Он стал очень плохо есть. Единственное, что действительно спасало в эти дни, – это грудное молоко.

Очень активному и любознательному ребёнку приходилось практически все время проводить, сидя на руках у родителей. Он больше не будет гулять на свежем воздухе – вместо этого он будет сидеть, спать, разглядывать детские книги и смотреть мультфильмы в подвале.

Спустя две недели с начала войны около 5 утра самолёт пролетел прямо над нашим домом. А после – сброшенная им бомба упала рядом с нами. Власти не смогли предупредить нас о воздушной тревоге, – враг коварно ударил из соседнего города. Поэтому мы не спустились в подвал заранее и оказались прямо под авиаударами. От дрожания стен и звука вылетевших стёкол казалось, что бомбу сбросили прямо на нашу крышу. Но нам повезло – она упала в десятках метров от нас. Я схватила сына и спрятала его под кровать, а после,  быстро замотав его в одеяло, я кричала мужу: «Просто забери его отсюда!» Через несколько минут мы снова были в укрытии.

Этот день был бесконечным. Нас обстреливали с неба, нас обстреливали «Градами» и «Смерчами». В нашем населённом пункте, недалеко от дома, где мы живем, высадился русский десант – мы слышали автоматные очереди. Русские вели перестрелку тяжелым оружием прямо через наши улицы. Двор нашего дома был усеян осколками разорвавшихся снарядов. Ещё несколько неразорвавшихся – лежат за нашим двором. Весь этот день мы сидели в подвале, накрывшись одеялом. Я закрывала собой ребёнка, муж закрывал собой нас двоих.

В тот день я только отчаянно молилась. Тогда я поняла: если мы выживем, я должна увезти сына от войны.

Он появился на свет в свободной стране, в семье, где его очень ждали и делали все для его счастливого детства и хорошего будущего. Теперь у меня впервые промелькнули мысли о том, что я жалею о его рождении в это время. В первые дни войны, когда мы совсем не понимали, чего ожидать, я много думала о том, что буду делать, если русские придут в наш дом. Мысль о том, что мой ребёнок может стать жертвой насилия, и о том, как я могу его от этого оградить – худшее, о чем я думала в своей жизни.

Ещё несколько дней мы провели в другом доме. Через день после нашего отъезда все его окна будут разбиты осколками тяжелого оружия русских.

Я долгое время сопротивлялась тому, чтобы покинуть Украину. Но стать предателем для маленького человека – намного страшнее. Мне пришлось разлучить ребёнка с его отцом.

Нам с сыном удалось безопасно покинуть Украину. Большую помощь в этом нам оказали молдавские журналисты – Владимир Тхорик и Алина Раду. Они позаботились о том, чтобы наш переезд был безопасным и комфортным, чтобы нас встретили, приняли, отвезли и обогрели.

С самой границы Молдова встретила нас, насколько это возможно, тепло и дружелюбно. Пограничник предложил мне с сыном укрыться от ветра в его автомобиле. Волонтеры, только увидев ребёнка, бежали за детским питанием, предлагали чай и еду. В селе, в которое мы приехали, местные жители приносили нам горячую выпечку и продукты. Власти предоставили коляску и памперсы для ребёнка, продукты и одежду, и даже дрова, чтобы отапливать дом. Совершенно чужие люди приходили каждый день, чтобы помочь нам и поддержать. Пока одни учили нас лютой ненависти, другие – вселяли веру в добрых и отзывчивых людей.

Мой сын снова вышел на прогулку на улицу. Мы снова спали не в подвале и не под обстрелами, в абсолютной тишине.

Но 24 февраля для нас длится до сих пор. Каждый украинец, оставшийся дома или сбежавший в другую страну, – это житель Бучи и Мариуполя.

Каждый из нас за дни войны умер сотни раз, глядя на то, что делают русские с нашими домами и улицами, больницами и роддомами, с нашим президентом, с нашими женщинами и мужчинами, с нашими детьми. Иногда – даже не успевшими родиться.

Анна Б., журналистка, беженка в Республике Молдова из Николаева, Украина