Как переехать в страны Балтии из политических соображений — истории политэмигрантов из России

Материал Новой газеты-Балтия

Балтийские страны уже много лет остаются прибежищем для политэмигрантов из других постсоветских стран. После выборов в Беларуси это стало еще актуальнее. В Литве, Латвии и Эстонии уже сложились целые сообщества переселенцев, вынужденно эмигрировавших по политическим мотивам. У каждого из них свой путь легализации в новой стране и свой опыт социальной интеграции. Мы попросили поделиться своими историями Евгению Чирикову, Александра Солодова и Всеволода Чернозуба. Они сейчас живут в разных странах, но однажды все они уехали из России.

Евгения Чирикова: Пою в хоре по-эстонски

Эколог Евгения Чирикова переехала в Эстонию из Москвы в 2015 году. Главную причину переезда она связывает с «невыносимым политическим климатом», который установился в России. К тому же, Евгения опасалась за судьбу своих детей – в то время, когда она боролась против вырубки Химкинского леса, власти грозились их у нее отнять. Однако политического убежища в Эстонии россиянка не стала просить, вид на жительство в балтийской стране ей удалось получить другим способом, причем, абсолютно легальным.

— Я приехала в Эстонию по рабочей визе. То есть была эстонская компания, которая взяла меня на работу. Правда, она должна была доказать, что таких специалистов в Эстонии нет, поэтому они берут иностранца. И неважно откуда вы приезжаете — хоть из Гондураса, хоть из Америки. Есть определенные квоты на количество иностранцев, которые могут въехать в Эстонию по рабочей визе, это количество ограничено, и оно очень быстро выбирается. Поэтому работодатель должен доказать, что ему нужен именно такой специалист.

В моем случае все получилось быстро, по закону и без каких-либо подводных камней. Но я бы хотела подчеркнуть, что очень важно, в какое время все это происходило. Сейчас, с таким большим числом желающих переехать из Беларуси, Украины, России, это в разы сложнее. У меня есть даже идея обратиться к властям Европейского Союза и сказать: «Товарищи, надо что-то делать с гуманитарными визами». Потому что без них трудно попасть на территорию европейской страны, чтобы попросить политическое убежище.

Я знаю, что в России сейчас активисту, который в беде, которого преследуют, получить визу практически нереально. То есть, основанием для того, чтобы просто въехать в страну, должно быть либо наличие родственных связей, либо уже заключенный рабочий контракт.

Евгения Чирикова, получив рабочую визу, продлевала ее каждые два года, а, прожив пять лет в Эстонии, получила постоянный вид на жительство, сдав экзамен по эстонскому языку. Жилищный вопрос тоже решился для нее благополучно.

— Мы продали квартиру в Москве и купили в Таллинне — даже большего размера, чем у нас была, — говорит Евгения. — С этим не было никаких проблем. А проблемы были с тем, что очень дорого оказалось изучать эстонский язык. Мы отдали сначала детей в школу с преподаванием на русском языке и были удивлены, что качество преподавания эстонского языка там было неважным. Я даже писала открытое письмо президенту Эстонии, потому что это очень странно — у моих детей не было никаких совместных проектов с эстоноговорящими детьми. Мы ожидали, что будет больше интеграции, но этого не произошло.

Тогда мы просто перевели старшего ребенка в эстонскую школу, а для младшего нашли гимназию, где идеальная среда для интеграции.

У меня самой с эстонским языком все было элементарно, потому что я, во-первых, занималась с очень хорошим репетитором, во-вторых, у меня полно друзей-эстонцев, которые мне помогали и говорили со мной. Потом я записалась на йогу на эстонском и на хор пошла. Вот это было прямо отлично — до сих хожу петь на эстонском языке.

За время пребывания в Эстонии Евгения Чирикова успела сменить городскую квартиру на домик в деревне, недалеко от Таллинна.

— Когда началась пандемия коронавируса, у меня появились опасения, что могут возникнуть проблемы у мужа, если он заболеет, — поясняет Евгения. — Из этих соображений мы и переехали подальше от цивилизации. Тут очень красивые места и прекрасный способ интегрироваться — если хочешь хорошо выучить эстонский, переезжай в деревню, языковая среда будет обеспечена.

Тем, кто сегодня смотрит в сторону Эстонии на предмет политической эмиграции, Евгения Чирикова советует все-таки действовать через бизнес.

— Если у вас есть хорошая бизнес-идея и вы хотите здесь развивать бизнес, Эстония для этого подойдет, как нельзя лучше, — говорит экс-москвичка. — Мне кажется, эта страна номер один в Европе по свободе ведения бизнеса. У меня есть товарищи, имеющие тоже оппозиционные взгляды на российскую политику, которые переехали именно на этом основании. И им здесь просто отлично, они совершенно счастливы.

Если же чисто по «беженству» сюда перебираться, то это, я думаю, будет приключение, я бы не рекомендовала такой путь. Для этого, как минимум, надо добраться до Эстонии, пройти российскую границу и таможню, через которые без наличия достаточных оснований, вас просто не пропустят. Поэтому я и говорю, что с выдачей гуманитарных виз сейчас большая проблема и ее надо как-то решать. Литва, например, сейчас выдает гуманитарные визы белорусам — это замечательно, это очень правильное дело. Могу это только приветствовать. Жаль, что с россиянами другая ситуация.

Александр Солодов: Мы потеряли социальный статус

Физик-математик, консультант по бизнесу Александр Солодов переехал в Ригу из Москвы в 2013 году. Его не устраивал политический курс страны, где он жил, и неэффективность бизнеса, который сильно контролировался государством. В качестве инструмента для эмиграции была выбрана работавшая в Латвии программа получения вида на жительство в обмен на покупку недвижимости.

— Мы начали заниматься переездом где-то в августе 2013-го, а в ноябре уже получили карточки с видом на жительство, — рассказывает Александр. — Тогда ценовой порог покупки недвижимости составлял еще 50 тыс. латов (около 72 тыс. евро) вне Риги и крупных городов, и 100 тыс. латов (около 145 тыс. евро) в столице и крупных городах. В нашем случае все произошло очень быстро. Недвижимость мы приобретали через латвийское агентство — никаких особых усилий для этого с нашей стороны не потребовалось, все было сделано достаточно легко, быстро и без проблем. Это, конечно, стоило каких-то денег, но поскольку переезд — довольно решительный поступок, мы пошли на эти затраты.

Александ Солодов утверждает, что с адаптацией в новой стране он справился довольно легко. Вначале не было вообще никаких сложностей. Они, по его словам, появились со временем.

— Нам очень понравилась Латвия, Рига, район, в котором мы стали жить. Мы свободно пользовались русским языком — никаких проблем с этим не было. Мы еще были достаточно тесно интегрированы с Москвой, часто туда ездили, в том числе и по деловым вопросам.

Примерно, через два года после переезда в Латвию Александр Солодов ощутил сложности, связанные с жизнью в новой стране. Они касались его профессиональной деятельности.

— Я бы этот эмоционально тяжелый период назвал культурным шоком, — говорит Александр. — Об этом много кто пишет, много, кто говорит, что какая-то усталость, расстроенность, неясность перспектив настигает людей, которые переезжают в другую страну, не сразу, а где-то года через полтора-два. Безусловно, я с этим тоже столкнулся. Но опять же, это были мои внутренние переживания, связанные с процессом переезда. Это не были переживания, вызванные Латвией.

Хотя, конечно, приехав в новую страну, мы потеряли социальный статус. И эта потеря была практически полная — у нас тут не было друзей, не было знакомых, нас тут никто не знал, моя профессия оказалась тут не очень нужна. В течение последних 7-8 лет перед переездом моя работа была связана с консалтингом — я был консультант по эффективности управления. И обнаружив, что бизнес-консалтинг здесь никому не нужен, я задался вопросом — чем заниматься дальше и что делать? И это был, в определенном смысле, безусловно, процесс поиска себя. И это было трудно.

В итоге, Александр эти трудности преодолел, нашел в Латвии новую для себя сферу деятельности и вполне удовлетворен своей жизнью. Его новой профессией стало обучение детей во внешкольном учебном центре. Что касается быта, то в Латвии в этом плане никаких проблем у переселенца из России не возникло.

— Все бытовые вещи, с которыми здесь столкнулся, скорее, шли в плюс, — отмечает он. — Более низкие цены, чем в Москве, более компактный город, более чистый воздух, более вкусные продукты в магазинах, более спокойные люди.

У нас сейчас постоянный вид на жительство в Латвии. Для его получения, по прошествии пяти лет, мы сдали экзамен на категорию латышского языка А2. Супруга ходила на бесплатные курсы и учила язык там, а я вначале больше был вовлечен в процесс зарабатывания денег, поэтому уже перед тем, как сдавать экзамен, записался на платные курсы. Занимался несколько раз в неделю, было, конечно, большое напряжение во время занятий, но экзамен я сдал.

Тем, кто планирует сегодня переселяться из постсоветских стран в Латвию, Александр Солодов не берется давать советы. Он лишь обращает внимание на то, что переселенцы должны учитывать свои индивидуальные потребности и нужды.

— Надо просто понимать, какие у вас приоритеты и подумать о том, как вы будет решать самые важные для вас вопросы на новом месте, — говорит он.

Всеволод Чернозуб: Надо полностью перестроиться

Российский журналист, публицист и политический активист Всеволод Чернозуб попросил убежище в Литве в конце 2013 года, и в 2014 году ему это убежище предоставили. Он скрывался от преследований по так называемому «Болотному делу» — сначала в Киеве, а затем в Вильнюсе, где и проживает до сих пор. Его эмиграция — классическая история политического беженца.

— Есть мотивы, по которым людям либо дают убежище в другой стране, либо нет, — рассказывает Всеволод. — Это преследование или угроза преследования внутри страны, со стороны своего государства. В Литве на тот момент довольно быстро давали убежище. Максимальный срок рассмотрения ходатайства был полгода. Когда полгода прошло, миграционный департамент попросил еще месяц или два — по какой-то совершенно бытовой причине, кто-то, по-моему, в декрет ушел.

Пока шло рассмотрение, были какие-то внутренние переживания — дадут или не дадут. То есть, у меня в течение примерно восьми месяцев не было никакой определенности. Это сейчас немножко изменили правила, а тогда еще нельзя было в этот период, во время соискания убежища, официально работать, нельзя было пользоваться своими документами. Ну, под расписку, при необходимости, можно было взять паспорт, например, для того, чтобы оформить доверенность. Но в целом, документами нельзя пользоваться — ты просто сидишь на одном месте и ждешь.

Всеволод не жил в центре размещения беженцев, он снимал жилье — это разрешается, если у тебя есть средства. Когда уже было подано заявление на статус беженца, к нему в Вильнюс приехала жена. Не нарушая законодательства Литвы, Всеволод работал удаленно в одном российском медиа проекте. В итоге, ему было предоставлено убежище.

— Это сразу дает тебе вид на жительство, возможность также оформить вид на жительство для семьи — ребенка и супруги, — продолжает Чернозуб. — Этот вид на жительство ничем не отличался от тех, что выдаются по любым другим причинам.

Обосновать необходимость убежища мне было несложно. Я понимаю, что у разных людей свои ситуации, некоторые чем-то занимались, но не светились в целях безопасности, у меня с этим все проще — достаточно было зайти в Google. Лев Пономарев из движения «За права человека» написал пост-справку по «Болотному делу» и чем это потенциально мне грозит. В принципе, вся моя история была публична. У меня даже какие-то протоколы остались – мама мне их переслала. Но они, по сути, не играли большого значения. В любом месте, сначала в Google заходят, а потом уже начинают проверку по другим каналам. Никаких дополнительных подтверждений от меня не требовали.

Всеволод говорит, что очень малое число стран принимают заявления на предоставления убежища в своих посольствах. В результате, по его словам, получается несколько абсурдная ситуация — сначала надо найти способ легально въехать в страну, и лишь потом пробовать там легализоваться. Про интеграцию в новой стране он рассказывает так:

— Я не знаю таких, кто слишком сильно интегрировался. Почему-то так получилось, что из тех, кто просил убежище в Литве в то время, когда и я, лучше всего интегрировались их жены — они быстрее выучили язык, нашли новых знакомых, устроились на работу. Редко, когда оба супруга — активисты, обычно один активист, а второй занимается какими-то цивильными делами: маркетингом, IT… И вот люди, которые не из партии, не из каких-то организаций, идут более стандартными путями. И им быстрее удается найти место применения своих профессиональных навыков. А если ты работал в каком-то фонде или был активистом в партии, тебе надо фактически какую-то новую специальность освоить, то есть полностью начать жизнь заново.

Я сначала работал на одном российском сайте, потом, когда обсуждали вопросы интеграции, нам местные литовцы говорили — выучи сначала английский, а потом литовский. Это позволит найти работу в каких-то международных организациях, проектах. И для меня этот совет был очень важен. Поскольку мой английский оставлял желать лучшего, я потратил много сил, времени и денег на его изучение.

В результате, Всеволод Чернозуб нашел работу в международной организации, которая занимается правами человека. В ней он продолжает работать до сих пор.

— Всю эту невротичность, которая, в принципе, есть у многих активистов, надо на самого себя направить — выучить язык, может быть, заниматься каким-то спортом, если у кого-то плохо со здоровьем, — говорит Всеволод, обращаясь к тем, кто переезжает в другую страну по похожим причинам. — Ты не можешь в чужой стране особо заниматься политикой или еще чем-то таким. Ты не понимаешь местный контекст и очень мало влияешь на Россию. Надо просто полностью перестроиться и стараться изучать себя, свои ресурсы.

Стоит ли рассчитывать на помощь государства? В целом, эта помощь очень символическая. Те, кто рассказывают, что уехали и живут на пособие… Ну, не знаю — я бы никому не пожелал жить на пособие.

При поддержке Медиасети