Екатерина Питула – 21-летняя девушка, у которой позади детство, проведенное в детских центрах и детских домах. О своем выходе из этих заведений девушка говорит как об избавлении и шансе стать личностью.

Она родом из Бельц. Мало что помнит о своей семье, потому что с первых же лет жизни оказалась на попечении государства. В возрасте трех лет ее приютил центр для детей, находящихся в ситуациях риска. О родителях она знает только со слов бабушки. Знает, что когда она оказалась в центре, ее отец был в тюрьме, а мать попала в сети алкоголя и больше не могла заботиться о ней.

В возрасте 6 лет она была переведена, как и другие дети, в детский дом в Фалештах. Попав туда, она узнала, что у нее есть сестра, а также, что она осиротела, потеряв мать.

Екатерина свидетельствует, что в детском доме в Фалештах ее приняли очень плохо и что с первого дня она понимала, что ее ждет. Для ребенка последовали восемь трудных лет, но о них и далее расскажет сама Екатерина…

«… С двух до трех лет я росла в центре «Дом тепла» в Бельцах, предназначенный для детей, находящихся в группе риска. В детском доме в Фалештах я оказалась в возрасте шести лет и пробыла там до 14 лет».

Семья

Я попала туда, потому что мои родители больше не могли обо мне заботиться. Я не уверена, и я не знаю большого числа подробностей о моей семье, но я знаю, что мой отец был закрыт, и я знаю, что у моей бабушки не было возможности содержать нас, потому что у нее негде было… Мне сказали, что моя мать была алкоголичкой, и что у нее тоже не было возможности. Она умерла, когда я попала в детский дом… В сентябре. Она умерла 19 сентября 2006 года. Но о моем отце я ничего не знаю, я не очень-то и хочу знать. У меня такое неприятное чувство по отношению к нему. Бабушка сказала мне, что мой отец очень сильно избивал маму, а я никогда не принимала как должное насилие в отношении женщин. Я не могу простить ему такое.

… У меня есть старшая сестра. Она тоже была здесь со мной, только вот, мы узнали, что мы сестры, уже когда оказались здесь. Мы там, в Бельцах, жили вместе, были в одной комнате, может быть, мы использовали одну расческу, ходили в ту же ванную, ели вместе, но мы не знали, что мы были сестрами. Помню, как мы вышли из автобуса, пришли в кабинет директора, нам было 6-7 лет, и он сказал нам, посмотрел на наши свидетельства о рождении: «Ааа, так вы сестры?» Мы такие: «Хорошо». Я не помню, чтобы я ее обнимала и говорила: «Ты моя сестра!». У нас были более холодные отношения. Но она была тогда хорошей сестрой, она и сейчас хорошая сестра, которая всегда защищала меня.

Подарки

По причине моего детства, я та, кем являюсь сейчас. Мое детство было трудным детством, потому что я выросла в детском доме, и мое детство полностью прошло там. Мне было очень тяжело, потому что, когда я поступила в детский дом, все смеялись надо мной, над тем, как я выглядела. Я не помню ничего хорошего из детства, но я думаю, что больше всего в детском доме я радовалась, что у меня была кровать и хлеб, чтобы поесть. И еще я радовалась, когда нас навещали разные гости. Они давали нам сладости, они были у тебя в течение 10 минут, и ты радовался этому. Вау, у тебя есть плюшевый мишка, а через 10 минут ты его больше не видел. С этим чувством в моей душе я осталась…

Все подарки, которые приносили, давали детям. Но дети-сироты, такие, как я, были более привилегированными, и тогда я получала гораздо больше: средства гигиены, кроссовки, разные вещи. Воспитательница, однако, просто-напросто говорила: «Давай, Екатерина, поместим их на хранение, и когда они тебе понадобятся: может, обувь, куртка или что-то в этом роде, – мы дадим их тебе». На тот момент я была в 3 или 4 классе, я поняла, что их забрали. Но как я поняла? Летом мы ездили помогать воспитателям с прополкой, с сапой – так, красиво. В какой-то момент я зашла к ней домой, помню, она угостила нас компотом. Тогда я увидела мою обувь на ее ребенке и сказала ей, что это моя обувь, и получила взбучку за это, потому что я сказала: «Это моя обувь».

В Фалештах нас навещали очень много гостей, и тогда это нам нравилось, потому что, несмотря на то, что над нами всегда издевались, лично я всегда подвергалась травле, всем этим вещам, все смеялись надо мной. Меня бил воспитатель, но в тот момент, когда кто-то приходил к нам, нам будто вытирали каждую слезу с наших щек, мы будто чувствовали себя иначе, и «наконец-то кто-то пришел, хууу!» и «у нас снова будут подарки!». Знаешь, в течение нескольких минут эта радость жила в нас, а когда они уходили, мы очень сильно плакали.

Школа

Что касается системы образования, я не умела читать, не умела писать… Но на продленке, если ты ничего не делал, к тебе подходили, а ты не мог писать, и я помню, как мне сложили руки и ударили линейкой по руке. Все эти моменты отпечатались в моей голове, мне и теперь трудно о них вспомнить…

Мне вспоминается одноклассница, которая не знала домашнее задание по математике… Ее били головой о доску… Ее просто-напросто били головой о доску. Это было чем-то нормальным. Нормально, что происходит такое?

Не было ни разу, чтобы нам сказали: «Давай, я тебе помогу. Ты не знаешь математику, давай, я тебе помогу, ты не знаешь румынский язык, давай, вместе возьмем ручку и будем писать». Такого в детском доме у нас не было. Мне больно оттого, что их у нас не было. Я думаю, что некоторые учителя не делали свою работу ответственно, с сочувствием и терпимостью по отношению к нам, детям. Они сажали меня за последнюю парту и: «Питула, делай, что хочешь, рви книги, тетради, делай, что хочешь».

Избиение

В общем, я встретилась с двумя из них, двумя, которые постоянно были надо мной, поднимали на меня руку и избивали меня. Это было лицо мужского пола, которое, помню, в 9 часов вечера было пьяно, и меня схватили за голову, тащили за волосы по всей спальне, все лестницы были мои. И если ты не ложился спать, например, в 21:00, он приходил, наказывал тебя, давал зубную щетку, и нужно было мыть ею с третьего этажа по первый этаж – все ступени.

Помню, меня очень сильно избили, когда я разбила голову. После того, как доктор перевязал мне голову, воспитатель позвал меня в группу и, помню, за это меня избили. И эта марлевая повязка, которая и так была красной, стала еще краснее от битья.

Я никогда не забуду, как получила футбольный мяч, потому что я безумно любила футбол, а мой футбольниый мяч украли в тот же день, и меня же наказали. Я не забуду тот момент, когда я не хотела отдавать подарок, потому что он принадлежал мне, и я лично не хотела давать и шоколадки, ничего, воспитателям, я не забуду, что меня очень сильно били. Мне не забыть, как они со мной разговаривали, никогда не забуду. Я не знаю, может быть, со временем эти раны затянутся, но все равно вспоминаешь. Не можешь просто стереть их губкой. Нет, нет и нет.

Мне много раз говорили в детском доме: «Ты будешь как твоя мать, ты будешь как твой отец», – и тому подобное у меня было все время. Постоянно были: «Ты будешь никем». И из-за этого, когда они посадили меня за последнюю парту, никто не верил, никто не думал, что я каким-то образом стану педагогом или что я стану кем-то влиятельным, или что я стану той, кем являюсь сейчас. Нет!

Спасение

Моим спасательным кругом стал проект «New home Moldova» («Новый дом Молдова». Вот, их я должна поблагодарить и буду благодарить их всю, всю жизнь. Потому что, если бы не было этого проекта, я думаю… Да, я бы зарабатывала деньги, но я думаю, у меня не было бы столько компетенций и такого образования. Я бы, думаю, оказалась на улице, стала попрошайничать. Но каким-то образом я нашла надежду и мотивацию, чтобы пройти через всё и доказать, что можно иначе, что и ребенок-сирота может стать тем, кем он хочет, что возможно, чтобы и у ребенка-сироты была вера, были мечты, чтобы он хотел и делал то, что ему нравится, и вкладывал в то, кем он хочет быть.

В 13 лет обрела семью, девочек, которые поддерживают тебя, школу, в которую я попала с оценкой «5», а окончила с «8». Как-то понимаешь, что есть надежда, и все они обращались со мной очень хорошо. Я получила очень, очень хорошее воспитание. Поначалу это было странно для меня, очень странно. Я вышла из насилия, из грязных слов. Как будто я увязла в этих словах, а теперь: другие, красивые слова, примеры красивой жизни, забота, врачебный уход, сопровождение на уроки, помощь, – всё это очень мотивировало. Но я будто жила во сне.

Через год после моего ухода, детский дом закрылся. Но я знаю, что женщина (которая применяла насилие, прим. ред.) в настоящее время все еще в системе, по-прежнему работает в системе, только в сфере социальной помощи. Также, тот мужчина работает в системе. Думаю, я бы сказал им не делать этого. Пойти работать в другую систему. Пойти работать сапой, только чтобы он не трогал детей. Пойти и забрать документы, уволиться с работы.

Настоящее

Сейчас я работаю, участвую в волонтерской деятельности, делаю проекты и думаю о том, как изменить систему образования в Молдове. Я думаю, что учитель должен быть наставником для своего ученика, особенно для своего класса, чтобы всегда поддерживать их, чтобы они верили в мечты, чтобы всегда быть там с ними. И называть их не учителями, а наставниками. Ученики тогда будут успешными, когда школа будет участвовать в личной жизни ребенка.

Сейчас я воспитательница, работаю в детском саду. Мне нравится то, что я делаю, хотя раньше никогда не мечтала стать воспитательницей, но, смотрите, как жизнь показала мне, что это возможно. Мне нравится работать с детьми. Это прекрасно. Я смотрю на них, и это мотивирует меня делать гораздо больше вещей именно для них.

Но… Боюсь, я очень, очень боюсь их ругать. Нужно, может быть, их поругать, но я боюсь. Просто-напросто я помню, что я была такой, как надо мной глумились, но теперь я понимаю, что ребенка можно воспитывать по-другому: с любовью, с уважением, с почтением. Это возможно. Чтобы расти красиво, дать ему столько любви и привязанности, сколько ему нужно.

Отпечатки прошлого

Мое прошлое оставило большой отпечаток на моей жизни, потому что, если бы не мое прошлое, сегодня я не была бы той, кто я есть. Это была бы не Екатерина, которая работает в детском саду и является воспитательницей, а дальше подает документы в университет, движется, ставить цели в жизни… Я думаю, что жизнь в детском доме побудила меня желать для себя более здорового и красивого образа жизни, и это все еще мотивирует меня. И я не думаю, что я, как родитель, я сделаю то, что случилось со мной. Я не осуждаю своих родителей, я не осуждаю людей, которые были со мной в детском доме и которые были жестоки со мной. Я никогда не буду судить. Но я не понимаю, почему они так со мной поступили. Почему система не нашла мне приемную семью? Я хотела попасть в приемную семью, где узнала бы слова «Я люблю тебя!», которые я узнала очень поздно.

Очевидно, что был очень сложный период, именно в колледже. Два года я не могла сосредоточиться на уроках. В течение двух лет я не могла запомнить мои даты по истории или мою домашние задания по биологии, химии, потому что каждую ночь мне снилось то, что здесь происходило. У меня была бессонница, мне снились кошмары. Вот тогда я ненавидела то, что выросла здесь. Но со временем я пошла к психологу, психолог помог мне, я работала, рядом со мной были люди, мои друзья помогли мне пройти через этот сложный период, и, да, я простила этих людей. Я никогда не прощу того, что там происходило, но людей – да.

Борьба

Теперь я борюсь только за себя, чтобы быть хорошей, вести здоровый образ жизни. Я борюсь с самой собой, с собой изнутри, с Екатериной, с ребенком внутри меня. Я думаю, что в этом мне помогает образ жизни, который я веду, столь активный. Я осознала, что, если сам не будешь бороться за себя, никто в этом обществе не будет бороться. Я поняла, что нужно идти, самой работать, самой зарабатывать, нужно идти учиться, получить профессию, чтобы стать кем-то в жизни. Нужно с молодых лет быть активным, вовлеченным.

И я мечтаю о прекрасной семье, семье, в которой утром я встаю, делаю детям хлопья с молоком, а затем отвожу их в школу. Я часто говорила, что хочу семерых детей, потому что всегда жила с большим количеством детей. И да, я хочу усыновить ребенка, потому что я не получила эту любовь, которую я хотела, и я хочу, чтобы этот ребенок, которого оставили мама и папа, потому что у них не было возможности его содержать, я хочу помочь ему, дать ему всю любовь, в которой он нуждается, поддержать его. И если он решит, что хочет познакомиться со своими родителями, я сделаю это для него. Я хочу, чтобы в определенный момент, когда он станет подростком, он знал, что кто-то был там, рядом с ним, и не оставил его.

Эля Чернолевски, психолог «Ребенок, община, семья, Молдова»:

Если обращаться к 3-летней девочке, то, прежде всего, я бы начала с глубокой травмы, называемой травмой брошенности, интенсивность которой прямо пропорциональна фундаментальной необходимости каждого из нас, необходимости принадлежности или эмоциональной/безусловной связи с человеком. Чем младше ребенок, тем сильнее он будет испытывать этот травматический опыт оставления. Потому что, когда ребенка забирают из его семейной среды, отдают в учреждение интернатного типа, в неизвестном месте, о нем заботится вереница чужих людей, он фактически попадает в среду, которая из-за его неспособности удовлетворить его потребности, вызывает тревожность, страх, гнев, еще больше усиливая страдания брошенного. Однако, когда ребенок попадает в семейную среду, это предполагает, прежде всего, восстановление прерванной безусловной связи, которая будет ощущаться ребенком как источник безопасности, радости, которая успокоит его нервную систему, даст ему ощущение комфорта и поддержки, одновременно способствуя развитию стабильного, позитивного, цельного самоощущения. В целом детям, окончившим учреждения интернатного типа, впоследствии довольно сложно интегрироваться в общество. Но, конечно, некоторым из тех, кому повезло оказаться в семейной среде, с необходимой психологической поддержкой, с любовью и принятием, удается преодолеть это. Правда, однако, определенные последствия могут оставаться на протяжении всей жизни как сиквелы. (…) В настоящее время мы сталкиваемся с довольно большой проблемой с маленькими детьми, которые по-прежнему находятся в детских домах. Одна из причин, по которой это происходит, заключается в том, что районы, населенные пункты, к сожалению, не развивают в достаточной мере альтернативные услуги семейного типа. А институционализация является одним из самых серьезных преступлений, которые мы, как общество, можем совершить против этих детей, в частности, и, возможно, даже против человечества в целом. Потому что последствия пренебрежения и жестокого обращения, которые переживают институционализированные дети с самого нежного возраста, оставляют в их психической жизни глубокие раны, раны, которые не всегда можно исцелить или затянуть. Таким образом, намеренно, с самого детства, практически, мы деформируем их и уничтожаем их как личности. (…) В целом, все дети должны пользоваться теплой семейной средой, полной любви и безусловного принятия, единственной подходящей для гармоничного роста и развития детей. Никто не должен в конечном оказаться в жилой среде, закрытой системе, в которой дети не развивают ничего позитивного, только поведение выживания, они, в общем социальном контексте, скорее не адаптивны, к ним трудно проявлять терпимость и приятие. В то же время сегодня, несмотря на то что мы разработали альтернативные услуги семейного типа, патронатные воспитатели нуждаются в поддержке, руководстве и психологической поддержке, чтобы быть в состоянии справиться с поставленными задачами и быть в состоянии знать, как достичь их любовью, раненной души детей в приемных семьях.

Майя Бэнэреску, Народный адвокат по правам детей:

Может быть, кто-то из государственных органов скажет, что они делают все. Я, как Народный адвокат по правам ребенка, всегда говорю, что государство делает недостаточно… И через интеграцию в общество, и через создание условий, через воспитание детей, и через эту атмосферу, которая находится в центрах… у нас также есть случаи, когда дети отказываются от услуг. (…) Есть оговорки относительно продолжения создания дружественных условий, и это насилие должно быть предотвращено. Всегда нужно разговаривать с детьми, всегда быть тем педагогом, психо-педагогом, видеть детей, которые нуждаются в поддержке, чтобы об этом заботились сами органы самоуправления специалистов. (…) Государство предлагает решения, но они не эффективны, они менее известны. А у ребенка в центре должна быть информация с панно, и в школе, педагоги должны быть более осторожны с этими детьми, так как эти дети нуждаются в особой защите.

Даниела КАЛМЫШ