Интервью с фотографом Аурелом Чепой, который проделал путь в 15 тыс. км по Ирану

Он жил в пустыне, в палатках, окруженных шакалами, посещал свадьбы с тысячами гостей кочевников, прошел через песчаные бури и читал книги при свете звезд, познакомился с культурой, находящейся на грани исчезновения и увековечил ее. Фотограф и бизнесмен Аурел Чепой проделал путь в 15 тыс. км по Ирану во время своих пяти поездок с апреля 2018 года по май 2019 года, чтобы запечатлеть моменты повседневной жизни последних современных кочевников.

Недавно его фотоальбом «The transition of Iranian nomads into disappearance» (Переход иранских кочевников в небытие – прим. ред.) вышел в кишиневском издательстве «Cartier», а вскоре в Национальном музее искусств в Кишиневе откроется выставка, в том числе фотографий, которые не вошли в альбом.

ZdG расспросила фотографа о путешествиях, о том, как запечатлеть на камеру красивый кадр, и о том, что дает нам надежду двигаться вперед в эти времена.

— Г-н Чепой, Вы уже видели свой альбом?

— Да, я даже уже забрал экземпляры, которые положены мне, как автору. У меня был более напряженный период до того, и когда альбом появился в печати, я не успел увидеть его. Спустя время я забрал его, и у меня боевой настрой…

— Вы провели 60 дней в Иране. Каким стал для Вас этот период?

— Я ездил туда пять раз, но именно для этого проекта – четыре раза. Я не сразу проделал эти 15 тысяч км, каждый раз я ездил на 10-12 дней. Там нужно переходить из одного племени в другое, меняться, уходить, приходить. В целом, я наблюдал, как несколько семей переходили с зимовья по направлению к Персидскому заливу. Летом, когда жарко, они поднимаются в горы Загрос. Так поступает большинство кочевников в центральном Иране. Но я посетил и другие регионы, где уже не так много кочевников, то есть они оседлые, они построили дома, они содержат своих животных на фермах, ведут сельское хозяйство.

— Откуда возник этот Ваш интерес к кочевым племенам?

— У меня всегда было сродство к этим более маргинализированным людям, так сказать, которые живут в нестабильных условиях, но которые делают великое дело. У них есть свой образ жизни, который они унаследовали, и они принимают его таким, какой он есть, хотя сейчас я бы сказал, что он головокружительно меняется. Я был и в других странах, чтобы увидеть кочевников, однако с меньшим успехом. Иран является единственной страной, в которой имеется огромное количество племен, до сих пор практикующих трансгуманию – миграцию с животными, с ягненком, с щенком с палаткой, со всем. Все меньшее число делает это естественным образом, так сказать, как было испокон веков. Некоторые загружают своих животных в машины, садятся в них и быстро перебираются из одного места в другое. И все же, есть еще те, кто путешествует пешком. Понимаете, около 30-40 дней в дороге весной и так же обратно осенью. Каждый день ставишь палатку, должен готовить еду, утром собираешь её, снова отправляешься в дорогу. Это титанический труд.

— В альбоме также есть фотографии, где видно, что они все больше адаптируются к современной жизни. У них есть и сотовые телефоны, и солнечные батареи…

— У большинства есть приспособления, которые делают их жизнь проще – солнечные батареи, чтобы иметь свет и заряжать мобильные телефоны, чтобы получить доступ к интернету или телефону. Кроме того, есть свои автомобили и мотоциклы. Соответственно, есть и положительная сторона в этом, поскольку их жизнь улучшается. С другой стороны, меняются их традиции и обыкновения делать определенные вещи.

— Какие открытия Вы сделали для себя, пока были там?

— Их образ жизни и культура, очевидно, совершенно отличны от наших. Не секрет, что Иран является закрытой страной, и их наивность, по сравнению с теми, кто путешествует гораздо больше, впечатляет. В то же время, шокирует тот факт, что такие люди все еще существуют и они ведут свою жизнь, занимаются своими делами, иногда без особого интереса к тому, что происходит вовне. Мне сейчас вспоминается город, думаю, Испахан, где у них совершенно удивительная традиция – в этой зоне у всех людей в доме есть птицы – попугаи и дрозды, например, и по субботам и воскресеньям все они выходят с клетками в парк, как мы выходим с кошками или собаками. Такого нигде не увидишь – гулять с птицей в клетке.

— Помимо этого, я видела фотографии, на которых они носят оружие и учат детей, как его использовать…

— Оружие абсолютно легально в большинстве случаев, я не буду ссылаться на регионы, где есть формирования, воюющие против правительства. Некоторые племена боролись за освобождение Ирана и унаследовали это оружие, это старое оружие, но им разрешено с ним охотиться (хотя сейчас у них все меньше охоты) и защищаться от волков и шакалов. То есть речь идет о необходимости.

— Удалось ли Вам принять участие в некоторых местных ритуалах?

— Меня приглашали на свадьбы, которые довольно долгие и внушительных масштабов. Мы удивляемся, когда мы слышим о свадьбах на 200-300 человек, но там это 2000-3000 человек. Она длится несколько дней, они раскидывают палатки на лугу, туда приглашен весь клан, все родственники. На этих свадьбах разные традиции, интересные игры, которые понемногу утрачиваются. Например, на обеих свадьбах, на которых я был, не готовили еду, был кейтеринг, то есть – это странное сочетание. Вероятно, существует больше аспектов этого, однако, чтобы иметь доступ к ним, нужно остаться там дольше. Есть более миллиона кочевников, десять крупных племен, а в общей сложности, насчитывается до 100 субтрибов. То есть, нужно некоторое время, чтобы узнать их. Многие из них больше не практикуют трансгуманию. Меня интересовали только те племена, которые переходят с места на место. Это кажется мне самым трудным.

— Зачем иностранцу фотографу проводить с ними так много времени?

— Я не адепт постановочных фотографий. Ты приходишь, находишься с ними, они принимают тебя, ты должен рассказать им, почему делаешь это, чтобы у них не было сомнений относительно того, для чего это нужно, потому что они знают, что некоторые используют изображения без их согласия. Я объясняю им, что я буду рядом, что они не должны обращать на меня внимание. Конечно, будет неплохо, если привезешь конфет для детей или, как мне нравилось – привозить мэрцишоры или вышивку. К кочевникам идешь с простыми вещами, они не могут тащить за собой много подарков. Мелкие вещицы они принимают, а взамен становятся более открытыми, и можно их фотографировать, без того, чтобы там обязательно чувствовалось мое присутствие. Я не очень-то ретуширую фотографии, поэтому стараюсь сделать как можно больше, чтобы они были как можно более естественными. В этом в значительной степени суть моих фотографических проектов.

— Есть ли какие-то моменты, относительно которых Вы особенно рады, что смогли запечатлеть в фотографиях, когда были в Иране?

— Конечно. Например, чтобы попасть на свадьбу кочевников, нужно знать, где и когда она состоится, а на Востоке – не как у нас, они не планируют задолго. Зависит от того, есть ли у них деньги или где они будут с животными. Так получилось, что я наткнулся на свадьбу, которую я отснял гораздо лучше, чем другую, на которую я был приглашен заранее. Это была удача, потому что никогда не знаешь, где их встретишь, некоторые прячутся. Меня больше интересовали те, кто до сих пор придерживается традиций и использует эту большую черную, тяжелую шерстяную палатку. Теперь большинство из них переходят на палатки, привезенные из Китая, которые можно поставить за пять минут. Их я меньше был заинтересован фотографировать. В целом, их деятельность очень проста – проснулись, отвели животных в поле, женщина остается с детьми, мужчина выходит в поле. Моменты, когда можно сфотографировать их в более интимных и естественных условиях – рано утром и поздно вечером. Вот почему у меня есть много фотографий с ними у огня, когда они собираются, делая хлеб, готовя еду или распивая чай.

— Как они реагируют на фотосъемку?

Есть и те, кого она раздражает, но большинство из них хотят фотографироваться, они открыты. Иначе говоря, это нормально – спросить разрешения, объяснить им, почему делаешь это. Я сделал это в отношении абсолютно всех фотографий, у меня есть согласие тех, кто появляется на них. В целом, в той зоне, люди позволяют себя фотографировать легче, чем у нас. Иранцы очень открытые, приветливые, все хотят тебя накормить. Иногда даже перебарщивают с этим. Я был у них однажды, когда был Новый год, в марте, и гид говорил, что мы должны поехать посмотреть Персеполис, откуда берут начало все люди, это святое место для них. Все приходят туда со своей домашней едой, а мы предупредили гида, что едим мало и простую еду, а все вокруг нас ругали его за то, что он не дал нам еды, и он принес нам столько еды, что они могли бы накормить эшелон людей. Другими словами, у них отнюдь не легкая жизнь, а ресурсы в их распоряжении используются только для производства и последующей продажи. Они питаются очень просто – хлеб, чай, рис, одно яйцо, одна курица из тех, которые они несут с собой. Есть куры на фотографиях, кстати.

— Вы оказывались в опасных ситуациях, когда были там?

— Опасные ситуации с кочевниками имеют скорее общий характер. Например, иногда шакалы приходят ночью и окружают, собаки лают, начинаются выстрелы, все кажется хаосом. Но свыкаешься. Другое дело, что нужно быть очень осторожным на дорогах, в Иране невероятно опасное движение.

— Как Вы считаете, есть ли у нас что-то общее с людьми, чьи обычаи Вы запечатлели?

— После того, как побудешь с кочевниками, понимаешь, что мы избалованный народ с преувеличенными материальными запросами, и мы не ценим то, что у нас есть – богатую землю, нашу воду и зелень. Там люди отданы на милость природе – идет дождь, ветер, снег, а они всегда в палатке. Иногда они просыпаются утром, и даже чая не выпьют, могут попить немного кипятка и уйти с животными. В остальном, они практически даже не знают о нас. Они еще слышали о Румынии, потому что когда-то она экспортировала тракторы в Иран. Кроме того, уже есть страны, где кочевники вроде как исчезли – Кыргызстан или Монголия, но в Иране все еще можно найти образ жизни, довольно близкий к тому, что они делали почти 100 лет назад. Важно задокументировать их жизнь и для антропологии, и для тех, кто проводит исследования, но и с фотографической точки зрения это интересно, потому что ты застаешь какие-то особые моменты – звездное небо, жизнь в юртах и палатках, этих людей у костра. Это что-то исчезающее с головокружительной скоростью, и недалек тот момент, когда люди просто-напросто откажутся от него. Да, это что-то являющееся частью цивилизации, многое исчезло с течением времени, однако сейчас у нас есть возможность увековечить их. Есть и фильм, но меня интересует фотография, поиск момента, который передаст ситуацию как можно лучше. Эти племена и народы нуждаются в чем-то вроде того – известности, как и их потребности. Сейчас, например, они ориентированы на кочевой туризм, это и хорошо, и плохо, потому что, с одной стороны, это поможет им заработать немного денег, но, с другой стороны, это плохо, потому что там, где много туристов, многое исчезает.

— В связи с пандемией многие возможности для поездок были аннулированы. Что изменило это для Вас?

— На время пандемии мы все остались «застрявшими» на Земле, но в то же время мы обнаружили, что в Молдове есть что фотографировать, так что мы переориентировались. Конечно, поехать в другую страну, увидеть другую культуру и другую окружающую среду – это нечто захватывающее. Говорят, также, что свою страну очень трудно фотографировать. Планов было много, но мы все оказались в данной ситуации, не только я. Фотография и так находится на драматическом поворотном этапе, а теперь она, вероятно, пострадает еще больше. Я говорю, в частности, о людях, которые живут за счет нее.

— Что в первую очередь должна отразить хорошая фотография?

— У нее должна быть история, и она должна заставить вас вообразить себе ее.

— А какие качества Вы считаете необходимыми для фотографа?

— Терпение, то есть то, чего мне не хватает (смеется, прим. ред.). Нужно быть очень терпеливым, чтобы поймать желанный кадр. Каждый раз, когда я делаю кадр и попадаю домой, я уже говорю, что я должен был сделать это по-другому. Но, ничего не поделаешь, все потеряно. Преимущество в том, что можно сделать много других кадров в будущем.

— В этот период, такой сложный, что бы Вы сказали, что может дать нам надежду, может вдохновить нас двигаться дальше?

— Во-первых, я бы сказал, что мы должны верить в медицину и, во-вторых, воспользоваться этим периодом, когда мы можем читать, смотреть фильмы, слушать друг друга. Я надеюсь, что вакцины поступят в ближайшее время, и мы начнем путешествовать снова.

— Когда откроются границы, куда бы Вы хотели поехать в первую очередь?

— У меня такое чувство, что я хотел бы поехать в Иран еще раз, только ради людей, которых я сфотографировал, чтобы привезти им по альбому, чтобы увидеть, чем они занимаются, но в то же время, я не уверен насчет того, как будет понято мое возвращение властями. Так что я еще подумаю. Я скучаю по людям, живущим там, на холмах. Это совсем другая атмосфера. Есть зоны, которые в Молдове, например, не найти. Мы ездили в пустыню, находились там какое-то время, и, практически, берешь книгу, и читаешь ее при свете звезд, что у нас невозможно, потому что села простираются одно за другим. Мы привыкли к небольшим пространствам, а там крайне огромные пространства – чувствуешь природу, чувствуешь горы, чувствуешь пустыню. Это совсем иное. Однажды мы попали в песчаную бурю, и только тогда осознаешь, когда ждешь в течение нескольких часов, пока она пройдет, что мы совсем в другой зоне, и мы живем гораздо лучше, однако мы гораздо более недовольны, чем они.

— Благодарим Вас!

Беседовала Алёна ЧУРКЭ