Интервью с Виорелом Морарь, главным прокурором Антикоррупционной прокуратуры
— Поскольку Ваша декларация о доходах и имуществе за 2015 год, так же как декларации других прокуроров, пока не обнародована, хочу попросить Вас рассказать нам, с каким имуществом Вы приходите на эту должность, чтобы можно было проследить изменения.
— В 2015 году мой должностной оклад составил 127 тысяч леев. (Он также сообщил о других доходах, от преподавательской деятельности, прим. ред.). Что касается недвижимости. Я пользуюсь квартирой мансардного типа, площадью 99 кв.м., которую задекларировал. В прежней декларации их было указано две, потому что полгода я жил в одной квартире, а вторые полгода – в другой квартире. Поэтому я задекларировал обе. Сейчас же я задекларировал только одну, которой пользуюсь. Она не моя (это квартира родителей, прим. ред.). На момент вступления в должность являюсь владельцем Skoda Octavia 2006 года выпуска.
— Нам известно, что в прошлых декларациях, Вы указывали и другие автомобили.
— Да, в 2015 году я задекларировал другие автомобили, в том числе Skoda Octavia, Land Rover, Volvo, Skoda Superb и еще одну Skoda Octavia. Это автомобили, которыми я пользовался, но они никогда не были моими. Например, у меня не было машины, или я не использовал ее, брал на неделю машину у кого-то другого. Например, Volvo XC 90 принадлежит брату. Кто-то мог видеть меня за рулем и сказать, что у Мораря есть незадекларированный автомобиль. Вот почему я задекларировал все автомобили, которыми пользовался.
— Было ли у Вас время, чтобы проверить дела и жалобы, которые есть сегодня в АП?
— Еще занимаюсь этим. Есть 825 дел в рамках ведения уголовного преследования и 115 дел в рамках надзора за законностью исполнительного производства. Я физически не успеваю ознакомиться с ними. Есть другие срочные ежедневные виды деятельности, которыми нужно заниматься. Есть другие дела, которые возбуждаются в данный момент и требуют моего внимания.
— Насколько Вы независимы в этой должности?
— Я думаю, что в полной мере. Может быть, кто-то мне возразит, но у меня полная свобода. До сих пор я не находился под чьим-либо влиянием.
— Существуют ли сегодня в Молдове люди, неприкосновенные для прокуроров?
— Для меня нет никого неприкосновенного.
— А для подчиненных?
— Психологически, для каждого человека есть кто-то неприкосновенный. Я приводил пример и когда проходил собеседование на этот пост. Когда я проводил тестирование в НИЮ, в рамках одной программы, то предлагал решить две задачи. Первая: что делать, если акт коррупции совершает офицер уголовного преследования, и вторая: если деяние совершено министром или премьер-министром. Если в случае с офицером все сказали мне, что им ясно, какие меры предпринять, то в ответ на второй вопрос возникла пауза. Момент тишины. Это свидетельствует о том, что не каждый готов расследовать деяния, совершенные высокопоставленными лицами. И это только с психологической точки зрения.
— Это потому, что до сих пор такого не было?
— Может быть, потому что не было. Когда чиновник высокого ранга, у него иной статус. У него другой круг знакомств, другой уровень адвокатов. Существует также давление со стороны общества. Это препятствует осуществлению уголовного преследования. Прокурор тоже человек. Может, он боится допустить ошибку. Страшно предстать перед СМИ.
— А неприкосновенные партии существуют?
— Если вы имеете в виду ДП, для меня, нет. Во-первых, это также проблема ДП, если они не осознают, или считают, что являются неприкосновенными. Потому что мы в демократическом обществе, а те, кто призван править, должны подавать пример остальным. Или, даже, по отношению к оппозиции. Они должны делать все таким образом, чтобы общество было довольно действиями, которые они предпринимают. Если же властимущие не действуют в соответствии с законом, а в личных интересах, это уже проблема, и, в первую очередь, проблема прокуроров.
— Прокуроры могут что-то делать, учитывая реалии Республики Молдова?
— Какие реалии?
— На деле, одной партии принадлежит практически вся власть в стране.
— Возможно все. Важно этого хотеть.
— В последние годы были преданы суду и осуждены несколько судей и прокуроров, правда, практически все они из районов, в условиях, когда известно, что, в большинстве своем, коррупция, все же, в Кишиневе. Будут ли, и если да, то когда, судьи и прокуроры из Кишинева пойманы на взятке, преданы суду и осуждены? Из ВСП и Генеральной прокуратуры?
— Трудно сказать. В нашей стране существует ряд проблем. Тот факт, что ходят слухи, не значит, что в реальности все так и есть. Но с другой точки зрения, если есть слухи… Нет дыма без огня. Истина может находиться посередине. Почему что-то было или чего-то не было, мне трудно сказать. О ВСП. К ним дело попадает в третьей инстанции. Более того, ход рассмотрения отличается. Попасть в эту инстанцию трудно. Мы тоже не всесильны. По сравнению с представителями районов, у них больше информации. И у судей, и у прокуроров есть доступ к секретной информации. Им известны секреты и тактики производства специальных следственных действий. Даже этот аспект затрудняет расследование уголовного дела в отношении лиц с особым статусом.
— Кстати, а кто проверяет, коррумпированы ли прокуроры антикоррупционной прокуратуры? Случаев, когда кто-то из них был бы уголовно наказан, не было.
— У меня самого было дело в отношении прокурора АП, когда я работал в другом отделе. Так что, никто не боится. Во всяком случае, я не боялся. То, что из этого ничего не вышло, это уже другое дело.
— Какова роль людей, граждан в борьбе с коррупцией?
— В этом смысле у нас есть проблема. Они не должны жаловаться или уведомить нас. Важно, когда их приглашают в качестве свидетелей, в качестве специалистов, чтобы они принимали участие, даже если это создает дискомфорт. Для нас представляет трудность, когда мы берем человека из публичного учреждения и приглашаем его коллег для дачи показаний в качестве свидетелей. Они не выступают с разоблачающими заявлениями. Все сводится к тому, что «я не знаю, не видел, не слышал». Они не сотрудничают, и это проблема всего нашего общества. Проблема заключается в том, что граждане не доверяют правоохранительным органам, поэтому не очень-то к ним обращаются. Я понимаю, что трудно документально оформить акт коррупции, основываясь только на одном обращении, иногда это может привести к постановлению об отказе в начале уголовного преследования. Но если в отношении должностного лица будет десять жалоб такого рода, это изменит положение вещей.
— Взятка в размере 100 тысяч евро для офицера НАЦ была реальным случаем? Деньги существовали, они были найдены, или это был всего лишь донос?
— Деньги существовали. Согласно лицу, сделавшим донос и которое было предупреждено об уголовной ответственности за клеветнический донос, оно направило соответствующую сумму в 100 тысяч евро, когда еще находилось на свободе. Уголовное дело в отношении доносчика, который является президентом Федерации баскетбола Молдовы (Октавиан Вукол, прим. ред.), было возбуждено 16 февраля 2016 года. После начала производства, с лицами проводились встречи. То есть, офицер уголовного преследования, подозреваемый в коррупции, и был тем офицером, у которого находился первоначальный, первичный материал, послуживший основанием для начала уголовного преследования. Уголовное преследование было начато 16 февраля. В период начала производства, у офицера не должно было быть никаких дел с подозреваемым, соответственно, президентом Федерации, кроме как в рамках официальной процедуры.
— Но эти 100 тысяч евро так и не были найдены. Пожалуй, что проводились обыски.
— Да, сумма в 100 тысяч так и не была найдена. Офицер не признается в том, что взял деньги. Признает только, что встречался с доносчиком, чтобы забрать некоторые документы, но не в том, что брал деньги.
— С тех пор, как Вы вступили в должность, было еще одно резонансное дело, связанное со взяткой в Примэрии Кишинэу. Как получилось, что была установлена камера в кабинете заместителя примара?
— Я не могу ответить на этот вопрос, потому что он касается методов производства специальных следственных действий и относится к государственной тайне. Если я ее раскрою, то могу быть привлечен к ответственности, в том числе к уголовной.
— Подобные доказательства, ставшие достоянием общественности, могут быть использованы в качестве доказательств в суде?
— Да, конечно. Они были обнародованы, на мой взгляд, чтобы аргументировать действия НАЦ и АП, потому что ходили слухи будто бы действовали по приказу, или в Примэрии Кишинэу сводят счеты, или хотят для кого-то освободить место. Поэтому они были обнародованы. Они были получены законным путем, с санкции судьи по уголовному преследованию.
— В этом деле может АП проверить, каким образом купили, например, г-н Котец и г-н Блаж роскошные дома (о которых писала ZdG)?
— Да, я поставил в качестве задачи именно данный аспект, доходов и имущества, которыми они владеют.
— Является ли случай мошенничества в банковской системе наиболее важным, сложным и трудным делом из когда-либо существовавших?
— Одним из самых. Потому что не все дела находились в моем ведении. Это дело довольно сложное. Я не могу посвятить вас в детали, потому что в настоящее время еще изучаю его. Есть целый ряд фактов. Не все обстоятельства ясны. Дело носит резонансный характер.
— Существует одно дело об украденном миллиарде, как люди называют этот факт мошенничества? Или есть несколько разных дел, которые вместе образуют миллиард?
— Да, есть несколько дел, и есть общее дело, которое рассматривает феномен в целом.
— Чтобы прояснить. У нас есть два важных обвиняемых по этому делу о мошенничестве. Шор и Филат. Кто из них обвиняется по делу о миллиарде?
— Дело Филата находится в суде, который должен высказаться: виновен, не виновен. О Шоре ничего не могу сказать, потому что в это время дело находится на стадии расследования.
Беседу вел Виктор МОШНЯГ
