Материал Hromadske

За шесть лет войны на Донбассе бесследно исчезли сотни, а, возможно, и тысячи людей. Точной статистики нет, поскольку Единый реестр через два года после принятия закона так и не создали. В июле Кабмин только утвердил новый состав Комиссии по вопросам лиц, пропавших без вести при особых обстоятельствах, которая теперь должна на всех уровнях заниматься поиском людей.

Единственная организация, которая имеет свою базу без вести пропавших и занимается поисками с начала войны — Международный комитет Красного Креста. Там дело об исчезновении открывают по просьбе родных и не закрывают его, пока они сами об этом не скажут. За шесть лет в МККК проработали 1800 дел. Сейчас в организации ищут более 750 человек, половина из которых — гражданские.

К Международному дню пропавших без вести hromadske рассказывает истории людей, которые шестой год ищут и ждут дома своих родных. Все они пропали на блокпостах летом и в начале осени 2014-го.

«Я никогда не перестану тебя искать»

Жаркое лето 2014-го года. Семнадцатилетний Женя Колесов только что окончил школу в Покровске Донецкой области (тогда еще Красноармейск). Он мечтает стать военным и через год вступить в одесское училище. Парень начинает понемногу зарабатывать сам: то работает охранником, то развозит очищенную воду. У родителей Женя — единственный ребенок.

«Он рос, как все ребята: занимался спортом, боевыми искусствами, встречался с девушкой, мечтал об образовании в Одессе. С 16 лет начал работать. С работы спешил домой, потому что здесь мамина еда», — рассказывает 44-летняя Лилиана Колесова, мама Жени. Вместе с мужем Дмитрием они сидят на маленьких деревянных табуретках в комнате сына. Душный воздух разгоняет металлический вентилятор.

11 июля 2014-го супруги были в поселке неподалеку Покровска, у мамы Дмитрия, которая плохо себя чувствовала. В тот день Женя вместе с четырьмя мужчинами ехал на машине в сторону Днепра. В течение дня он разговаривал по телефону с Лилианой раз десять.

На украинском блокпосту в Каменском (тогда Днепродзержинск) автомобиль остановили.

«В 19:23 я ему позвонила. Он сказал: “Мама, все хорошо, мы разговариваем с людьми”. В десять вечера его телефон уже не работал».

• 

• 

• 

Родители не сразу поняли, что их сын пропал. Мама Дмитрия умерла, поэтому на следующий день они были заняты похоронами. Заявление в полицию подали на третий день после исчезновения, когда вернулись в Покровск.

«Через знакомых мы начали узнавать, с кем он ехал в машине, где живут их родители, знакомились с ними. Но так же никто не знал, что случилось и куда пропали наши дети», — вспоминает Лилиана.

Тогда начали звонить незнакомые люди, которые говорили, что располагают информацией об их сыне. Если они хотят что-то узнать, нужно заплатить.

«И мы перечисляли деньги. Сначала 15, потом 20 тысяч гривен. Когда у нас не было денег, соседи приносили свои золотые кольца, чтобы мы сдали их в ломбард и заплатили», — рассказывает женщина.

• 

• 

• 

Время тянулось невыносимо медленно. Лилиана и Дмитрий не ели, спали по несколько суток подряд, просыпались только для того, чтобы попить воды. Ни с кем не общались. Лилиана уволилась из магазина, где была кассиршей. Дмитрий из-за травмы, которую получил на шахте, также не работал.

Родители Жени не раз обращались в прокуратуру, к мэру, депутатам, ездили на блокпосты, на неподконтрольную часть Донбасса, общались с военными. За шесть лет у них изменилось примерно десять следователей. Сначала дело квалифицировали как похищение, затем сменили на убийство, потому что это, по словам следователей, должно ускорить поиски.

«Каждый раз нас допрашивают. Противно, неприятно все это вспоминать. Ты снова открываешь душу, а на самом деле от этого ничего потом не меняется. Но каждый родитель надеется, что вот-вот — и двери откроются».

• 

• 

В комнате Жени, где он сам делал ремонт, все так же, как и шесть лет назад: под одной стеной стоит стол и компьютер, под другой — диван. На дверном косяке — засечки, которыми родители отмечали рост сына: вот ему 11, 12, 13, 14, 15, 16 лет. А на дверях появилась маленькая записка. Красным фломастером на листике в клеточку Лилиана написала: «Обещаю, я найду тебя. Я никогда не перестану тебя искать».

В комнату время от времени из коридора заглядывает серый кот, за стенкой в клетке ковыряются шиншиллы.

«Мы их завели, чтобы хоть что-то живое было в квартире. У остальных родителей, чьи сыновья были в одной машине с Женей, есть еще дети или внуки. А мы остались одни».

«Мне снилось, что отец вернулся и надо всем об этом рассказать»

Недалеко от дома Лилианы и Дмитрия, в микрорайоне Шахтерском, живет еще одна семья — мать и дочь — Лариса и Алина Резник. В серой пятиэтажке они снимают однокомнатную квартиру.

«Я переехала из Первомайского в Покровск в сентябре 2015 года. Нужно было искать работу, зарабатывать деньги. Через три месяца сюда приехала и мама. Она не смогла жить в доме, где все напоминает об отце», — рассказывает 30-летняя Алина. Напротив нее в кресле сидит Лариса. Женщина постоянно перебирает пальцами деревянные шарики, висящие на концах веревки, которая дважды опоясывает ее левую руку.

«В тот день, 6 сентября 2014-го, все было как обычно: я помогла Сергею собрать вещи на работу, открыла ворота, чтобы он выехал. Правда, попрощался он со мной не так, как всегда, смотрел на меня долго, обнял и даже ничего не сказал. Я его перекрестила, он уехал. Но потом вернулся за пропуском. И все-таки сказал в своем стиле: “Лара, гараж закрой!”»

После этих слов Лариса успокоилась и начала заниматься привычными домашними делами, как раз был сезон консервации. Она знала, что сегодня Сергей не должен вернуться домой. Компания, где мужчина работал агрономом, сняла для него комнату в Покровске. Ездить каждый день из Первомайского и обратно было все опаснее.

В девять вечера Лариса вышла на поле, забралась на плиты, чтобы поймать связь и поговорить с мужем.

«И тут я вижу, что еще в половине седьмого пришло сообщение от Сергея: “Вари харчо, я еду”. Я удивилась, начала звонить, но трубку взял не Сергей».

С Ларисой говорил другой мужчина, он спрашивал, откуда в машине Сергея карты, кем он работает. Женщина объясняла, что ее муж — агроном, а на картах обозначены поля, на которых он работает.

«”Не звони сюда больше”, — сказал тот. Я просила отпустить Сергея. “Отпущу. Больше не звони”».

• 

• 

Лариса набирала Сергея раз за разом — телефон не работал.

На следующий день женщина на своем скутере поехала на блокпосты. GPS-навигатор из машины Сергея, к которому имели удаленный доступ его коллеги, показывал, что автомобиль час стоял на украинском блокпосту в Карловке, а затем его перегнали в Пески.

«Когда я приехала, машину уже отогнали от Песков за недостроенный мост. Меня туда не пустили. Сказали, что там минное поле и работают снайперы».

На блокпостах никто не мог ответить Ларисе, действительно ли Сергея задержали.

«Словно сквозь землю провалился, — говорит Алина, — хотя украинские военные, которые тогда стояли в Первомайском, говорили, что знают отца, знают, что он агроном. Так называемый комендант нашего села вообще убеждал, что он скоро вернется “на своих колесах”».

Через несколько дней машину Сергея сожгли.

Алина с Ларисой подали заявления в полицию, службу безопасности, прокуратуру, уполномоченному Верховной Рады по правам человека, общались с военными, волонтерами, ездили в Донецк, где обошли все тюрьмы, прокуратуры, отделения милиции.

«Мы ходили с тысячей долларов по Донецку. И готовы были их отдать, только бы отца вернуть».

Лариса ездила селом на скутере и кричала — настолько сильным был ее страх, что с мужем что-то случилось. Она боялась отпускать дочь одну куда-нибудь, ходила везде за ней.

«А я тогда много спала, потому что мне снилось, что отец нашелся и надо срочно всем позвонить и рассказать», — говорит Алина.

За шесть лет дело об исчезновении Сергея вели несколько следователей.

«Сначала они сами нам звонили и спрашивали, есть ли новости, вернулся ли Сергей. И каждый раз удивлялись, когда мы отвечали, что нет. А сейчас даже звонить перестали».

«Смирись с тем, что это его кости, и похорони их»

Екатерина с маленькой дочерью Вероникой открывает ворота во двор и проводит к старому двухэтажному деревянному дому. По лестнице направо — и сразу их квартира. В 90-х ее получил отец Екатерины, Игорь Гайденко, когда работал прорабом на заводе.

Катя здесь живет со своим мужем, дочерью и мамой.

«В течение последних двух лет отец не жил с нами. Он ушел к другой женщине, у них родился сын. Но мы все равно с ним каждый день общались, я знала о папе все. Мы были командой еще с детства».

18 июня 2014 года Катя видела отца в последний раз.

Они временно выехали в село Студенок в Харьковской области, пока Славянск был оккупирован. Катя жила у маминых родственников, папа с семьей — у своих.

«В селе мне нечего было делать. Я собрала грибы в лесу и вывезла их на рынок, чтобы продать. Ко мне подъехал отец на своей машине. Мы с ним выпили кофе, поговорили минут десять о его сыне, и он уехал».

Вечером к Кате позвонила папина жена и сказала, что с ним нет связи. Мол, он поехал в Славянск за молоком для сына, сказал, что проезжает последний блокпост по дороге домой, и больше его телефон не работал.

• 

• 

Сначала мужа в Славянске искала жена. Через неделю она собрала вещи и вместе с детьми уехала в Винницкую область.

В сентябре Катя вернулась в освобожденный Славянск и сама начала поиски. Опять написала заявление в полицию, потому что предыдущую якобы не зарегистрировали, публиковала в соцсетях фотографии отца и его автомобиля. Год девушка не имела никакой информации, никто не мог сказать, куда делся ее папа.

Неожиданно ей позвонил незнакомый человек и сказал, что видел в лесу у въезда в Славянск машину отца. Девушка сразу туда поехала.

«На автомобиле не было колес, вокруг выросла трава, рядом валялась папина обувь, игрушка его сына, обшивка из машины и пробитое пулей лобовое стекло, заклеенное скотчем».

Катя вызвала полицию, предлагала еще походить по лесу, поговорить с жителями окрестных сел. Но говорит, что полицейские отказались.

Еще через несколько месяцев Кате позвонил другой мужчина и сказал, что в том же лесу, недалеко от машины отца, под ветвями нашли кости. Катя вместе с полицией снова поехала на место.

«Пока я перебирала и собирала кости в пакет, ничего не осознавала. А когда достали папину барсетку с документами, паспортом, началась паника. Судебно-медицинские эксперты спрашивали меня потом о простреленном черепе, который мы там нашли: “Похож?” Что я могу сказать, если там только зубы и волосы?», — вспоминает Катя.

• 

• 

• 

Найденные в лесу кости отдали на ДНК-экспертизу в Запорожье. Катя, ее бабушка и дедушка сдали свои образцы. Через год им пришел ответ, что кости непригодны для исследования и определить, кому они принадлежат, невозможно.

«Следователь убеждал, говорил мне: “Смирись с тем, что это кости отца, и похорони их”. Как на такое можно согласиться? А вдруг это не он?»

Катя сдала свои образцы, чтобы экспертизу провели еще раз. Опять без результата. В другой лаборатории тоже не давали гарантии, что удастся провести исследование.

В прошлом году Катя узнала, что кости похоронили на кладбище как останки неизвестного лица. Для исследования в морге оставили только череп.

«Их похоронили на краю кладбища, где люди обычно жгут траву. Я с трудом нашла место. Там все заросшее, только крестик и табличка с номером. Нет ни имени, ни фамилии».

В этот момент, признается Катя, у нее опустились руки. Она была готова согласиться с тем, что это действительно останки ее отца. Только хотела похоронить все в одном месте. Но эксгумацию делать запретили, так как нет подтверждения, что это кости ее папы.

«Я просила откопать те кости, чтобы сделать экспертизу. А вдруг? Нашла копателей, собрала все справки, разрешения. И на последнем этапе в полиции мне ответили, что в морге нашли еще какую-то кость и теперь с ней проводят исследования. И вот я снова уже год жду».

«Он вернется ночью, я буду сидеть в его комнате, а отец — выглядывать из гостиной»

Пока Катя рассказывает историю своей шестилетней борьбы, вокруг нее бегает дочь. Она приносит свой детский альбом и везде на фото пальцем указывает на себя.

«В роддоме было очень грустно. Отец так мечтал о внучке, а я ему даже показать ее не могла».

Катя рассказывает дочери о дедушке: каким он был, как пропал, как бы он хотел ее увидеть.

«Сейчас она уже начинает понимать, разговаривает со мной, сочувствует. Если бы я нашла отца, была бы безгранично счастлива».

После исчезновения отца Алина Резник устроилась на работу учетчиком в агрофирму.

«Пошла по отцовских стопам», — улыбается ее мама Лариса.

«Для поисков меня хватает на три месяца. Дальше я не могу ничего делать, мне нужно восстановиться. Два с половиной года мы с мамой ни с кем не общались. А потом начали знакомиться с другими семьями. Никто так не понимает, как люди, чьи родные также пропали без вести».

В начале августа Лилиана Колесова и родственники других пропавших без вести основали общественную организацию «Эдельвейс».

«У меня столько неотданной любви. Я должна ей с кем-то делиться. Мы с Димой — молодые родители. Я должна помочь остальным найти их родных. Знаю, что Женя вернется. Это будет ночью, где-то в три часа. В коридоре будет гореть свет. Я буду сидеть в его комнате, открою ему дверь. А Дима будет выглядывать из гостиной».