Материал Hromadske

Тема планирования беременности чрезвычайно волнующая и эмоциональная, когда речь идет о беременности желаемой. Для женщин это время полно ожиданий и переживаний, тревог и мечтаний. Они легко и охотно делятся своим опытом: кто-то рассказывает об этом подругам и родным, кто-то публикует фото в соцсетях. И почти все сохраняют эти воспоминания на всю жизнь.

О чем говорят гораздо меньше, так это о неудачах, о потерях беременности, о борьбе с бесплодием, которая не всегда завершается успехом. Таким иногда анонимно делятся в интернете, на женских форумах, но об этом часто не знают друзья, коллеги или даже родственники.

Карина Саварина — одна из немногих, кто решился рассказать об этом публично. В своей дебютной книге «Не беременна» она максимально откровенно рассказывает о своей борьбе с бесплодием, о неудачах и депрессии, об альтернативной медицине и психотерапии. А также о том, какую боль причиняют вопросы окружающих «а когда дети?», и что происходит с женщиной, которая хочет, но не может забеременеть несколько лет подряд.

О том, с чем сталкиваются бесплодные пары, как взаимодействовать с настойчивым давлением окружения и когда обращаться к психотерапевту — далее в разговоре. А также о творчестве, писательском перерождении и том, как стать мамой, не рожая ребенка.

Материал подготовлен в рамках проекта «Жизнь других» с Татьяной Огарковой, где мы рассказываем о людях с разными жизненными траекториями, выборами и ценностями.

***

«Мы все где-то скользим рядом в пространстве, но почти никогда не пересекаемся.

Это красивая, ухоженная женщина, стоящая за прилавком магазина и продающая вам украшения. Это девушка, работающая в ларьке с цветами. Это ваша соседка, которая ежедневно с вами здоровается в лифте. Это женщина, работающая с вами в одном кабинете. Это ваш преподаватель французского. Это девушка из инстаграма, которая переехала жить к морю. Это девушка, которая села рядом с вами в метро. Это женщина, которая просто прошла мимо вас на улице. Это родственница, с которой вы не общались много лет. Эти бесплодные женщины среди нас. Эта женщина — это я», — пишет Карина в книге «Не беременна».

Когда я иду на встречу с Кариной, то замечаю ее издалека. Она легкой и энергичной походкой идет навстречу. Рядом — ее муж Дима, на руках у Карины — двухлетняя Маша. Девочка крепко держится за Карину, и только со временем ее удается немного отвлечь. Маша — дочь Карины и Димы. Они удочерили ее в начале 2018 года.

Когда мы садимся говорить, Карина кладет на стол экземпляр своей книги. На обложке фото женского живота, ее собственного — подтянутого, красивого, не беременного женского живота.

***

Вы написали книгу «Не беременна», где рассказываете о собственном многолетнем опыте планирования беременности, который так и не завершился рождением ребенка. Давайте сначала. На каком этапе вы захотели стать мамой?

Мамой я хотела быть с самого детства. Я выросла в маленьком селе в Харьковской области, а в селе все постоянно говорят: «Когда ты вырастешь, станешь мамой». Ты с детства осознаешь, что это обязательно. После окончания школы я два года училась в Полтаве, затем переехала в Киев. Когда встретила своего мужа, мне было почти тридцать лет. Мы поженились и сразу решили, что хотим ребенка. Это был сознательный подход.

Итак, вы вышли замуж и решили родить ребенка. Но попытки были неудачными. Каким было медицинское сопровождение? К каким врачам вы обращались?

Сначала я думала, что дети рождаются от любви. Если я встретила мужчину, который меня любит, и которого я люблю, если мы взрослые, и наши отношения правильно построены, то все будет хорошо. Я забеременею в первый месяц.

Но через три месяца я поняла, что что-то не так, и надо почитать об этом в интернете. А через год стало ясно, что мне надо исследовать свой организм. Я обратилась в обычную женскую консультацию, и мне сразу сказали, что я «старородящая», что я не смогу забеременеть и родить здорового ребенка.

Я начала ходить по частным клиникам. За эти пять лет планирования беременности я сменила семнадцать гинекологов, и каждый из них вел меня разными путями. К тому же, я продолжала искать новые ответы в интернете. Хотя теперь я понимаю: надо было с самого начала идти к психологу и делать все спокойнее.

Далее началась нетрадиционная медицина: я пила травы, обращалась к натуропатам и экстрасенсам. Это происходило параллельно с традиционным лечением: процедурами, стимуляцией, уколами. Я делала все возможное, но ничего не происходило в течение этих пяти лет.

***

Он достал из стеклянной банки пиявку и прижал ее к моему животу. Она была скользкая и отвратительная, не прицепилась, упала на мои штаны.

— Ты слишком напряжена, она чувствует, что ты хищно к ней относишься, и не хочет работать. Тебе надо ее полюбить и попросить помочь. Ты хочешь забеременеть?

Я пыталась любить эту скользкую штуку, но смотреть на нее не могла. (…) В этот момент ко мне прилипло скользкое живое существо. «Ничего болезненного», — подумала я. Вдруг оно взяло и пробило мне в коже дырку. Я закричала: «Ого!». И начала терять сознание. Золотозубый дед быстренько нашел нашатырный спирт, смочил ватку и подсунул мне под нос.

— Ничего-ничего, зато будешь беременна.

(отрывок из книги «Не беременна»)

***

Почему вы так часто меняли врачей? Вы им не доверяли? Вам казалось, что они некомпетентны? Или вы хотели скорейшего результата?

Я понимала, что нет индивидуального подхода. Я попала в аварию восемь лет назад — упала с мопеда, и у меня был перелом черепа. Я очень долго лежала в больнице.

Когда я приходила к гинекологам, то пыталась привлечь их внимание к этому факту. Но они никогда не обращали на это внимание и назначали мне взамен большое количество анализов и различных процедур. Каждый раз это были большие суммы.

Один из врачей мне сказал, что я все делаю неправильно, и советовал нам с мужем пройти лечение гомеопатией за 3 тыс. грн ($121) на каждого. Мы поняли, что не можем ему доверять, и я снова пошла к новому гинекологу.

Я меняла врачей после неудачных процедур. Например, когда мне обещали, что все будет нормально, а на самом деле мне было очень плохо. У меня низкое давление, и я говорила об этом врачу. Он отправил меня на продувки маточных труб. После процедуры мое давление упало максимально, я потеряла сознание и упала лицом в пол. Хорошо, что рядом был муж.

В нашей медицинской системе нет индивидуального подхода, и все равно, какая это клиника — частная или государственная. Я поняла, что чувствую себя просто телом, которое приходит, и им все равно, с какой проблемой я пришла. В конце этой долгой истории я поняла, что, вероятно, таки нашла хорошего врача. Мы начали готовиться ко второму искусственному оплодотворению, первое я делала в Черногории, но у меня уже не хватило нервов. Я подумала, что не переживу второе искусственное оплодотворение, если оно будет неудачным.

Звучали ли какие-то официальные диагнозы, научные объяснения, почему вы, молодая женщина, не можете забеременеть?

Уже через год планирования беременности мне начали писать в медицинских карточках статус «бесплодие». Через несколько лет врачи называли это «бесплодием неясного генеза».

Как бы вы описали ваше психологическое состояние? Начиная с первого дня, когда запланировали беременность. Какой женщиной вы были в начале?

Я была очень влюбленной, летала на крыльях. Считала себя взрослой и думала, что если бы я вышла замуж в двадцать лет, то это не было бы так осознанно. Мне мечталось, что ребенок появится быстро, ведь есть любовь.

Когда через год я поняла, что ничего не происходит, я стала очень дерганой. Весь первый год я всем рассказывала, что я хочу забеременеть. Казалось, что это естественно — рассказывать об этом своим подругам. Но уже через год я поняла, что не могу спокойно об этом говорить.

Мне было неприятно, что мои знакомые женщины были беременны. Я стала избегать разговоров и встреч с ними, потому что сама не могла забеременеть. Это меня раздражало. В этот момент уже надо было идти к психологу и проговаривать свои переживания, но я никуда не пошла. Я начала сужать круг общения, начали исчезать мои друзья. А через два года мы переехали жить в Черногорию.

***

Мы переезжали в Черногорию — страну без центрального отопления, гречки и зефира.

Я обзванивала все пограничные службы, пытаясь выяснить, какая бумажка нужна на наше домашнее животное. На том конце провода не поднимали трубку или не знали ответа.

Черногория не является частью Евросоюза, и строгих правил для собак у них нет. Но можно ли было транзитом провозить животных по Европе — ясно не было.

Правильная бумажка — прививка от бешенства и титры с антителами к ней— делалась четыре месяца. За это время я могла умереть в своих приступах тревоги где-то посреди улицы. Я не понимала, что нужна была не Черногория, а психиатр, психотерапевт или хотя бы психолог. Что все мои гинекологи, молитвы, пиявки, операции и бабки-знахарки мне ничем не могут помочь. Утопая в болоте своего горя, я чуть не осталась в лабиринтах своего подсознательного. И выходом видела переезд. Я убегала. Мне хотелось оставить этот остров боли быстрее.

Мы нашли человека, который сделал нам бумажку на собаку. Это был не совсем тот документ, который нужен, и не совсем на собаку. Это было разрешение провозить мясо транзитом через Румынию.

(отрывок из книги «Не беременна»)

***

Вам удалось отвлечься и обо всем забыть в Черногории?

Черногория — очень красивая страна. Я надеялась, что я в этой красоте смогу успокоиться, расслабиться, но мое психологическое состояние все ухудшалось. Дошло до того, что я вообще избегала людей, ни с кем не разговаривала и очень болезненно воспринимала, когда кто-то спрашивал, не хотим ли мы завести детей.

Я очень нервно воспринимала эти вопросы, приходила домой и ревела. Поэтому решила просто не общаться с людьми. Теперь я знаю, что это было неправильно. Через год в Черногории мы нашли клинику, в которой решили сделать искусственное оплодотворение. Я была в таком психологическом состоянии, что, может, и не надо было этого делать. Надо было успокоиться, но у меня не было инструментов. Было единственное желание — достичь результата.

В клинике в Черногории был очень короткий протокол ЭКО (экстракорпоральное, т.е. искусственное оплодотворение — ред.). Я сдала три анализа, врач заверил, что все будет хорошо, и я успокоилась. Но у искусственного оплодотворения очень малый процент результата.

Вы это знали до того, как решились на процедуру?

Да, я знала, но постоянно подбадривала и уверяла себя, что моя история закончится успешно. Сейчас я бы никогда не пошла на первое ЭКО без подготовки психолога. Теперь я понимаю, что я была эмоционально голой перед этим. Я уже представляла, как все зарождается, что наконец у нас будут дети. Но ничего не получилось.

***

— Сколько подсаживаем?, — спросил врач.

— Всех, — говорила счастливая я, — все три. Разве я могу кому-то не дать шанс, они же мне дают шанс стать мамой, — продолжала я уже на украинском, который никто из присутствующих не понимал.

(…)

— Думаю, это мальчики, — сказал эмбриолог с улыбкой на все свои красивые зубы.

Предчувствие было такое, будто скоро Новый год и я наконец открою свой долгожданный подарок.

Как долго я вас ждала, дети. Всех троих. Не ссорьтесь там внутри. Я вас выношу, рожу, буду любить. Мы будем любить.

(отрывок из книги «Не беременна»)

***

То есть эмбрионы не задержались?

Нет. За все пять лет планирования это было самое ужасное состояние. Мне было действительно трудно. Поэтому когда я вижу, что люди легко собираются делать искусственное оплодотворение во второй раз, я понимаю, что я бы, со своим эмоциональным состоянием, этого просто не пережила.

Тогда появился психолог. Хотя на тот момент мне уже надо было не к психологу, а к психотерапевту.

Как вел себя ваш муж в течение этих пяти лет? Не было ли у него раздражения?

Ни разу за эти пять лет я не услышала от мужа плохого слова или обвинения в том, что я сама виновата. Возможно, нам помогает то, что он учился на психиатра, хотя никогда не работал по этой специальности. Я спрашивала, в чем его секрет, почему он не раздражается по этому поводу. Возможно, это такое воспитание. Я знаю случаи, когда люди расстаются, или у мужчины постоянная агрессия. У меня такого не было. Мы ни разу не ссорились по этому поводу. Ни одного раза.

Муж разделял ваше отчаяние, ваше уныние, ваши слезы? Или он спокойно наблюдал и уверял, что отсутствие желаемой беременности — это еще не конец света?

Он говорил, что рано или поздно, но мы обязательно станем родителями.

Однажды я спросила, что он думает по поводу усыновления. Спросила об этом несерьезно: мне было трудно признать, что я должна выйти из круга желания родить. Обычно, когда женщине, которая не может забеременеть, говорят, что она может усыновить ребенка, ее это очень обижает. Мне тоже было непросто понять, что можно стать родителями, не рожая ребенка.

Но муж вопрос об усыновлении воспринял очень серьезно: он сказал, что ему безразлично, каким именно образом у нас появится ребенок. Тогда мы зашли на сайты. Там было очень много анкет с больными детьми: ДЦП (детский церебральный паралич — ред.), другие тяжелые диагнозы. Мне казалось, что мы должны выходить на новый круг и стремиться к невозможному — найти здорового ребенка. На тот момент я не знала, что в Украине можно найти здорового ребенка, не надо платить за это большие деньги.

В конце концов, случайно или нет, но меня познакомили с женщиной, которая усыновила новорожденного ребенка. Она мне рассказала все: куда надо идти, к кому обращаться. Но я хотела узнать другое — счастлива ли она?

Она убеждала, что счастлива, но я не могла поверить. Тогда она пригласила нас с мужем в ресторан, чтобы познакомить со своим маленьким сыном. И тогда мы увидели, насколько это было естественно. Мальчик был ее копией, она его называла сыном, обнимала и целовала. После этой встречи мы были шокированы. Неужели все так просто?

Мы никогда не встречались с этим опытом, поэтому было трудно поверить. Но теперь мы воочию увидели и убедились, что можно быть счастливыми в таком родительстве.

Чтобы мы создавали больше важных материалов для вас, поддержите hromadske на Спильнокоште. Любая помощь имеет большое значение.

Каким был ваш собственный путь к усыновлению? Быстро удалось найти ребенка?

Два года назад я готовилась к Новому году. Новогодние праздники всегда были для меня очень болезненными, ведь каждый раз я мечтала, что в следующем году в это время я буду уже мамой или беременной.

И я понимала, что скоро праздник, я должна идти к друзьям, а у меня с лицом будет опять то же самое, ведь ничего не меняется. Перед этим я сказала мужу, что больше не могу дальше надеяться на беременность, что я не переживу второе ЭКО. У меня из глаз лились слезы. Тогда в голове что-то щелкнуло, и мы поехали к психологу в центр усыновления.

Там нам объяснили, что в каждом районе Киева есть своя служба по усыновлению детей. И мы должны позвонить и уточнить часы приема. Также объяснили, как проходит процедура. Мы опасались, что надо иметь официальную работу, а я тогда официально не работала. Но надо было просто обойти некоторых врачей: психиатр, терапевт, флюорография, еще что-то, я уже и забыла. Это продолжалось до десяти дней.

Мы быстро собрали все документы, и уже на Новый год я впервые за много лет была спокойна. Я знала, что во мне есть какая-то точка опоры.

10 января 2018 года мы получили статус усыновителей. Нам сказали, что лучше начать с опеки, потому что на тот момент в нашем Дарницком районе было три судьи, которые рассматривали разные дела. Соответственно, суды шли очень медленно, а в случае усыновления ты не можешь до суда забрать ребенка из детского дома. А процедура оформления опеки длится месяц, и можно забрать ребенка домой. А когда ребенок будет дома, можно начать процесс усыновления.

Нам посоветовали пойти на курсы опекунов, которые начались в феврале. Они также бесплатные. Работает три психолога, которые понимают, как устроено детское сознание, и они советуют книги. Я бы очень советовала всем — и усыновителям, и опекунам — пройти эти курсы.

Это был колоссальный опыт. Хотя и непросто было целый день работать в группе незнакомых людей, но, в конце концов, мы были абсолютно готовы к любому ребенку. Если раньше мы хотели мальчика или девочку, или ребенка определенного возраста, то по завершению курсов мы поняли — мы просто хотим стать родителями.

Когда мы стали в очередь, то были 38-ми в нашем районе. В марте мы уже были 14-е. А за неделю до конца этих курсов, в конце марта, нам позвонили из службы опеки.

Что с появлением Маши в вашей семье происходило не так, как вы себе это представляли?

Все! Я не представляла, что это будет так тяжело физически. Я переосмыслила абсолютно все, все мои взгляды на материнство. Вспомнила, как моя мама осталась одна с двумя детьми, когда папа ушел.

Первые месяцы было очень трудно. Это был период адаптации Маши, ведь для нее все было новое. Начался первый насморк, а я не знала, как его лечить. Пустышка была не та, еда не та, потому что мы хотели все самое лучшее, а она в «Березке» (детский дом – ред.) привыкла к другому.

Первый месяц был страшный: я делала себе завтрак и вечером видела его на тарелке холодным. За это время я обегала 26 врачей. Поскольку я не знала нюансов обычных детских болезней, то каждый раз бежала к врачу. Я весь день была с Машей на руках. Ребенок был испуган, потому что ее мир сузился до двух человек и собаки. И только через месяц мы поняли, что совет по увлажнителю воздуха был очень кстати.

А контакты с педиатром? Вы не решились пойти в государственную поликлинику?

Сначала мы ходили в государственную. Я приходила с малышом, показывала историю и удивлялась, как людям удается держать тайну усыновления. Это невозможно. Когда мы проверяли сердце Маши, то врачи меня спросили, кричала ли Маша сразу после рождения. Откуда я могла знать? Я показывала историю. Были не очень приятные комментарии врачей.

Поэтому я пошла в частную клинику. Когда я говорила врачам, что Маша усыновлена, когда показывала список анализов, то ко мне не было ни одного вопроса. Хорошо, что у меня были средства на это. Я не хотела нервничать, что врач оскорбляет моего ребенка, который и так с рождения был немного нервным. Я должна была давать ребенку максимум любви. А если я смотрю на врача и начинаю нервничать, то и ребенок это чувствует.

Что произошло с вашим кругом общения? Вы говорили, что за эти годы планирования беременности он критически сузился. Вы рассказывали о планах по усыновлению своим друзьям?

Никому, вообще. Никто не знал. Родители узнали только тогда, когда мы уже нашли Машу и подписали документы, что мы ее забираем. Моя мама живет в Харьковской области, а мама мужа живет неподалеку от нас. Мы к ней поехали и просто сказали, что усыновляем девочку Машу, что это наша дочь. Вот так об этом все узнали.

Какой была реакция?

Я готовилась к негативной реакции и думала, что придется объяснять, для чего мы это сделали. Но нам не пришлось ничего объяснять: все были очень счастливы. Возможно, это Маша принесла такую любовь.

Даже моя мама, которая живет в селе, сказала, что очень счастлива, что знала, что так и будет, и начала расспрашивать о Маше. Тогда все так реагировали. Хотя я была готова к противоположному, ведь на курсах опекунства нам рассказывали истории, когда друзья и родные не хотели принимать усыновленного ребенка.

Вы даже не представляете, как было трудно никому не рассказать об усыновлении. А некоторые люди несут тайну усыновления всю жизнь, потому что они боятся, «что скажут люди».

Сейчас мы не скрываем наше усыновление: мы решили никому не врать.

А со временем — достичь и большей публичности, ведь когда появилась Маша, вы начали писать книгу о своем многолетнем опыте планирования беременности.

Через год после того, как появилась Маша, я начала писать книгу. Я нашла няню, которая приходила утром и работала до обеда, чтобы я могла писать.

Почему вы решили, что нужно рассказать о вашем опыте, что он может быть важным для других?

Для того, чтобы женщины могли сплотиться и вместе поплакать. Я почувствовала этот момент, когда пошла на «Солнцестояние» (фильм режиссера Ари Астера, автора «Реинкарнации» — ред.). Там был один момент, когда девушка увидела, что ее парень изменяет ей. Эта женщина выплакала свое горе в группе незнакомых девушек, которые сели вокруг нее и также начали громко плакать. Они разделили ее горе и состояние отчаяния. В этот момент я подумала, что нам надо всем вместе это прожить. И сейчас, когда женщины читают мою книгу, они мне звонят и просто плачут в трубку.

Все эти годы планирования беременности я вела дневник, начиная с момента, когда согласилась на гирудотерапию — использование медицинских пиявок на моем животе. Я открыла свой дневник и начала писать книгу.

Первый черновик книги был написан на русском языке. Ведь я с 16 лет общалась исключительно на русском и поэтому писала дневник на этом языке. Когда я читала мужу первую версию книги, он заснул на первых страницах. Тогда я начала разбираться с героями и сюжетом. Я начала учиться писать.

***

Мои блокноты — это особая история. Они со мной везде — в поездках, на работе, дома. Я пишу туда свои дневники, делаю заметки по работе, пишу тексты о людях. В детстве я писала в них вымышленные ужасные истории о смерти соседей. Мама всегда меня пугала, что отберет их и напечатает, если я не буду ее слушать. Я прятала их на чердаке или под матрас, и продолжала писать.

(отрывок из книги «Не беременна»)

В процессе работы над романом вы перешли на украинский?

Да. Когда у нас появилась Маша, мы сразу решили, что с ней мы будем говорить на украинском. А когда я понимала, что с книгой что-то не так, то в определенный момент начала говорить с книгой.

Далее я написала длинное вступление на украинском и поняла, что книга должна быть написана именно на этом языке. Я очень испугалась, ведь никогда не читала на украинском. Я открыла для себя современную украинскую литературу. И по предложению, по абзацу знакомилась с языком.

Сейчас я свободно говорю на украинском, хотя еще есть определенные элементы суржика, диалектов и русизмов. Но мне уже значительно легче, я перечитала много украинской литературы. У нас хорошая речь и много хорошей литературы.

Кроме того, я поехала летом в Карпаты на литературный ретрит, организованный Любко Дерешем. Училась в группе у Владимира Рафеенко. Там я впервые показала начало книги, свой откровенный текст, десяти незнакомым людям и писателю, тогда и произошло перерождение.

У меня в жизни есть несколько важных моментов: встреча с мужем, встреча с дочерью и вот тот день, когда я показала начало своей книги. Я вернулась домой и поняла, что я должна написать эту книгу.

Я написала ее за два месяца. Это было очень трудно, но и интересно. Когда ты пишешь, то входишь в поток, живешь без телефона и интернета, книг и сериалов, ты просто живешь книгой. Я снова вернулась в то самое состояние, из которого мне когда-то так трудно было выйти. Сейчас я пишу продолжение первой книги.

А в плане детей? Вы планируете останавливаться на Маше?

Сначала я думала, что больше никогда и ни за что, потому что я физически не выдержу. Но сейчас Маше два года, и я сомневаюсь.

Не знаю, смогу ли я вернуться к врачам, хотя несколько гинекологов и репродуктолог написали, что сейчас у них есть классные технологии. И я также не знаю, возьмем ли мы еще кого-то в семью, усыновим ли еще одного ребенка.

Сейчас это не цель. Я хотела стать мамой, и я ею стала. Мы счастливы.