Как выживают пенсионеры в российской глубинке

По материалу “Новой газеты”

В следующем году страховая пенсия неработающих пожилых россиян вырастет на 6,6 процента. В среднем, они получают сейчас 16,4 тысячи рублей в месяц (около 250 долларов), то есть прибавка составит около 1000 рублей (15,5 долларов) в месяц.

Весной 2020-го на 7 процентов увеличатся социальные пенсии (их назначают по инвалидности или при отсутствии официального трудового стажа). Сейчас средняя выплата — 9,2 тысячи рублей (142 доллара). К ним добавят 650 рублей (10 долларов).

Не забыты и продолжающие работать пенсионеры. Пенсионный фонд каждый год проводит перерасчет их страховой пенсии. В нынешнем году максимальная прибавка составит 261 рубль (4 доллара).

Независимое российское издание “Новая газета” побывало в городе Саратове, чтобы узнать, как живут пожилые саратовцы, как они тратят и пополняют свой семейный бюджет.

Старик и Манечки

Виктор Иванович расставляет на обочине аллеи ящики с виноградом, сливой, поздними огурцами и помидорами. В прозрачных пакетах—оранжевый шиповник и боярышник. В синей термосумке—пластиковые бутылки с молоком. На табуретке — свежий текучий мед в баночках из-под детского питания и малина в пластиковых стаканчиках. 

«Я еду сюда с дачи 50 километров и столько же обратно. 350 рублей (5 долларов) надо на бензин. Стараюсь взять того и этого, чтобы зацепить покупателя. У меня только яблок сегодня четыре вида», — дачник раскладывает по ящикам самодельные картонные ценники. Черным маркером выведены названия сортов — шафран, кортланд, антоновка, трайдент.

Виктор Иванович — экономист по специальности и бывший учитель. В школе он вел уроки биологии и экономики. Сегодня на своей старой даче пенсионер организовал мини-агрофирму: «В саду и огороде у меня полторы тысячи наименований растений — цветущих и плодово-ягодных. Пасека с пчелами-карпатками, ферма». На 65-летие друзья подарили козу. «Она оказалась на сносях. В первый год принесла двоих, на следующий — троих. Теперь у меня 16 штук». Всех своих коз пенсионер называет Манечками.

Пенсия бывшего учителя — 12 тысяч рублей (около 186 долларов). Половина уходит на жилищно-коммунальные услуги. Остальное — дачные расходы. Только земельный налог для пенсионера составляет 10 тысяч рублей (154 доллара) в год. «Продукты у меня почти все свои. Хлеб только покупаю. Надо бы в Ташкент съездить на кладбище, где родители похоронены. Но нет возможности». Вырученные от продажи дачного урожая деньги позволяют Виктору Ивановичу помогать дочери, которая в одиночку воспитывает двух детей.

Всего на аллейке стоят полтора десятка пожилых дачниц с ведерками яблок и мелкими астрами. Женщины кутаются в шали и притопывают — ночью были заморозки, от асфальта тянет ледяным холодом. «На мелкие неудобства, вроде погоды, мы внимания не обращаем. Мы одного хотим — чтобы нас никто не трогал, — Виктор Иванович хлопает себя по карману куртки. — Здесь у меня садовая книжка, паспорт, удостоверения Ветерана труда и Заслуженного учителя.

Я не вор, не попрошайка, продаю плоды своего труда. Но чувствую себя преступником. Целый день оглядываюсь — вдруг опять придут гонять?»

Чиновники районной и городской администраций разгоняют пенсионеров с аллеи почти каждый день — и, кажется, наслаждаются процессом.

В прошлом году старики с дикого базарчика составили письмо мэру с просьбой поставить здесь «аккуратные пластиковые столики» и установить посильную плату — 50 рублей (это меньше 1 доллара) в день (на официальных рынках места стоят на порядок дороже и платить нужно за квартал вперед независимо от того, сколько реально позволит отработать здоровье). Виктор Иванович сам отнес письмо в городскую администрацию.

«Пришел ответ: по генеральному плану развития города торговые места здесь не предусмотрены. Не вписываемся мы, старики, в их счастливое будущее, — разводит он руками. — Никто не попытался вникнуть в проблему — куда деваться этим людям?»

Старому экономисту очевидно, что спрос определяет предложение. «Если бы не было их, продавец кивает на покупателей по другую сторону прилавка, не было бы и нас. Наша дешевая продукция востребована. Сколько бы нас ни гоняли, эта потребность останется. Почему никто из начальников не поймет, что надо заниматься не борьбой с нами, а созданием рабочих мест?»

«Мы сами справляемся»

Житель села Привольного Саратовской области Юрий Мосолов в прошлом году лишился ноги из-за гангрены.

В январе 2018 года у сельчанина онемела ступня, начали чернеть пальцы. Врачи — узкие специалисты — в Привольном когда-то были, но в 1990-х участковую больницу реорганизовали в амбулаторию, в 2007-м — в Фельдшерско-амбулаторный пункт. До районной больницы в поселке Ровное — 25 километров. Общественный транспорт не ходит.

Когда боль стала невыносимой, сосед отвез Юрия в райцентр. Хирург под местным наркозом ампутировал один из пальцев. Но болезнь продолжала распространяться.

В ровенской больнице не оказалось анестезиолога. Мосолову дали направление в областную больницу в Саратов. Там пациенту с гангреной велели ехать обратно по месту жительства.

Нужно отметить, что больного с некрозом тканей возила за 100 километров вовсе не «скорая», а сосед Женя на «Жигулях-шестерке». Женя опасался, что Мосолов умрет у него в машине, и привез его к журналистам. При содействии пресс-службы областного минздрава сельчанина госпитализировали в городскую больницу № 1 Энгельса. Ногу ампутировали по верхнюю треть бедра.

Неловко повиснув на костылях, Юрий ковыляет к серванту. Достает с полочки пенсионный квиток — каждый месяц почтальон приносит ему 10 065 рублей (155 долларов). Пенсию удалось оформить в прошлом году: благодаря вниманию прессы чиновники сельсовета и соцработник взяли на себя поездки в пенсионный фонд. Правда, с прошлого года представители собеса у Мосолова не были.

«Да мы, вроде, сами справляемся», — разводит руками двоюродный брат Юрия 62-летний Сергей Смирнов. Братья вдвоем ведут холостяцкое хозяйство. «На ВТЭК Юрке сказали, еще работать может!»

58-летнему сельчанину без ноги дали вторую группу инвалидности (раз в год он должен ездить в Саратов и доказывать, что конечность не отросла). Комиссия заключила, что его способность к самообслуживанию ограничена в самой легкой первой степени, способности к передвижению и трудовой деятельности — во второй. Мосолову рекомендованы «виды трудовой деятельности в любых условиях труда».

Основные работодатели в Привольном — овощеводы, приезжающие на лето из Кыргызстана. Платят, по сельским меркам, неплохо — до 1000 рублей (15 долларов) в день. Юрий опытный овощевод, но на костылях он на плантации не нужен. Служба занятости инвалиду никаких вакансий не предлагала, хотя в индивидуальной программе реабилитации и абилитации (ИПРА) указаны «услуги по профессиональной ориентации и содействию в трудоустройстве».

По российским законам, инвалиду положены комнатная и прогулочная коляски, протез, санитарное кресло, ортопедическая обувь и даже специальные брюки. Выдать эти блага должен фонд социального страхования. Сергей Смирнов ездил туда в августе (самому Юрию до государевых людей никак не добраться — от деревни до трассы, где идут междугородные автобусы, нужно идти пять километров). «Сказали, что привезут все через месяц. Но с тех пор не звонили».

Юрий тяжело опускается в узкое кресло у печки, покрытое вытертым пледом. В углу на тумбочке — маленький телевизор, ловящий 20 каналов. С ним инвалид остается на целый день, пока брат на работе.

Летом Сергей, как и Юрий раньше, работает на тракторе. Зимой — мастером на все руки в сельской школе. 

Братья опасаются лишиться жилья. Дом, в котором они сейчас живут, принадлежал жене Сергея, а теперь — ее старшим детям от первого брака. Владелицы давно переехали в город. «Они уже намекали, что хотят все здесь продавать.

Я-то еще работать могу, пристроюсь как-нибудь. А его куда? — кивает Сергей на брата. — Можно ли устроить его в дом престарелых?»

Спрашиваю, согласен ли Юрий переехать в учреждение? Он кивает: «А куда мне деваться?»

Юрий Мосолов

Фото: Матвей Фляжников