Материал Hromadske

30 сентября в Украине отмечают День усыновления. По статистике, в учреждениях интернатного типа в Украине проживают около 100 000 детей, но только 10% из них могут быть усыновлены. Большую часть можно взять под опеку или в детские дома семейного типа. Сегодня в Украине около 30 000 усыновленных детей, не достигших совершеннолетия. За последний год более 1300 детей были усыновлены.

Мы встретились с Юлей Пандик в ее доме на Софиевской Борщаговке в Киеве. Юля вместе с мужем Романом усыновили двоих детей.

Их история нетипична. Роман, профессиональный повар, большую часть своей жизни прожил в Израиле, но несколько лет назад вернулся в Украину и получил украинское гражданство. Вместе с Юлей у них собственный небольшой бизнес: бургерную и крафтовой магазин. В доме на окраине Киева — целая ферма: здесь и козы, и свиньи, и куры.

Юля и Роман вместе уже шестой год. Из них три года занял процесс усыновления детей. Официально поженились уже после того, как дети оказались в их семье. А свадьбу, о которой мечтали, сыграли совсем недавно, накануне нашего разговора.

О том, каким был путь Романа и Юлии к отцовству, с какими вызовами сталкиваются люди, которые решили усыновить ребенка, и как адаптируются к нормальной жизни дети из детдомов — далее в разговоре.

Текст написан в рамках проекта «Жизнь других» с Татьяной Огарковой, в котором мы рассказываем о людях с различными жизненными траекториями, ценностями и выборами.

***

Когда мы заходим в частный дом на Софиевской Борщаговке, нас встречают две собаки. На кухне — два кота. В комнате, в большой железной клетке — два попугая.

И две пары детских глаз. Темные — Евы, светлые — Юли.

Еве три года, Юле — четыре. Внешне девочки не очень похожи, хотя они родные сестры. Сестры-погодки, которые вскоре после рождения оказались в детском доме. Там они прожили первые годы своей жизни.

Юля и ее муж усыновили девочек почти два года назад. Тогда, в феврале 2018-го, Ева в свои полтора года весила восемь килограммов, а Юля в два с половиной года — 9 килограммов. Ева не умела ходить и говорить, а Юля почти не реагировала на происходящее вокруг. А еще — панически боялась снега.

Сейчас дети быстро передвигаются по комнате, хватают на руки собак и кошек, иногда прерывают наш разговор, выпрашивая вкусности у мамы. Они открыто улыбаются нам, незнакомым людям. Мы садимся на кухне с Юлей и начинаем разговор.

Расскажите, когда и как решили усыновить детей?

Я не могу родить своих детей. Прошла искусственное оплодотворение, разнообразные лечения. В какой-то момент я просто устала заниматься этим. Не могу сказать, что сдалась, но у меня был план — если я до 35 лет не рожаю, то начинаю процедуру усыновления.

Первый мой муж был категорически против усыновления. Мы пытались договориться, но жизнь шла и мы просто разошлись. Не на этой почве, просто разошлись.

Сначала я усыновляла, как мать-одиночка. Но мы понимали, что захотим поехать куда-то за границу, и чтобы не делать паспорта на мою фамилию, а потом менять на фамилию Романа, мы поженились официально. Просто заскочили в сельсовет и расписались. Затем снова собрали все документы, как повторное усыновление. И снова суды, суды, суды … Дети получили фамилию мужа.

Весь процесс, грубо говоря, занял три года. Год — это сбор документов, подготовка, проверка. Потом — поиск детей …

***

Когда Роман и Юля решили начать процесс усыновления, они уже были вместе, но еще не были в официальном браке. Они мечтали о красивой традиционной свадьбе, а времени и возможностей на это не было. Поэтому процесс усыновления Юля начала как мать-одиночка.

В феврале 2018 дети уже были дома, а через три месяца они официально оформили брак и начали второй процесс усыновления: теперь Роман должен был стать официальным отцом девочкам.

Юля со смехом рассказывает, что на суде, который должен был признать отцовство Романа, присяжные не знали, что дети не родные, а усыновленные. Поэтому во время перерыва некоторые присяжные отводили мужа в сторону и открыто предостерегали от опрометчивого шага — мол, зачем ему усыновлять чужих, да еще и «абсолютно больных» детей, на которых, в случае развода, он вынужден будет платить алименты.

***

Расскажите подробнее. Вы, например, хотите усыновить ребенка. К кому вы сначала обращаетесь?

В центр опеки в вашем районе и идете знакомиться с ними. Мы с Романом довольно прямолинейные — говорили, как есть. Мы никогда ничего не скрываем. Потому Роман против взяток, поэтому этого вообще не было. Возможно, мы этих намеков не понимали, обходили это все стороной и к нам насчет этого никто не подходил. Возможно, поэтому было дольше, не знаю.

Но сейчас все это время забылось. Это как при обычном рождении — ты забываешь момент родов, так у женщины мозг запрограммирован. У нас ощущение, будто дети всегда были с нами, наши полноценно.

В центре опеки подбирают детей? Или они учитывают ваши условия жизни, какие вообще условия государства по усыновлению?

Да, конечно, собираешь полный комплект документов. Все справки от врачей, что здоровы, справки с работы, условия жизни, много документов. Они приезжают, смотрят, план себе составляют. Я все показывала, как есть … Тогда у нас еще второй комнаты не было.

Так я стала кандидатом на усыновление. Мне говорят — теперь ищи детей. Ищи самостоятельно. Для этого есть сайты. Когда ты решаешь усыновить ребенка, чаще всего ты смотришь самого маленького. Чтобы воспитать, вложить в него все. Но есть нюансы. Например, у детей до 5 лет не видно всех их болезней. Болезни имеют значение, потому что ты, как усыновитель, не знаешь, с чем столкнешься.

Это не секрет, например, аутизм вылезет после 5 лет. Здесь важно, чтобы приемные родители это понимали. Были бесплатные государственные курсы, но они не при усыновлении, а при опеке. Я на них не попала, и немного жалею. И на них сейчас не могу попасть.

Я в органах опеки спросила, куда могу пойти, просто поговорить. Надо иногда поговорить, потому что существует нагрузки. Ты знаешь, откуда дети, хочешь сделать все как можно лучше, вывернуться наизнанку, чтобы все произошло, как надо.

Итак, на этом сайте есть профили детей…

Да, но ребенок туда попадает не сразу. Есть очередь, в нашем районе мы были 45-е в очереди. А в Киеве мы были 445-е. То есть более 400 было пар, которые хотели усыновить. При этом у нас полные детские дома! Почему так?

У детей нет статуса (таких, которых можно усыновить — ред.). Статус — это когда родителей лишили родительских прав, если они есть. Или никто не изъявил желания усыновить их из родственников, или, например, мама бросила, может, отец придет. И это тянется годами.

Для детей, возможно, на законодательном уровне, это правильно. Потому что есть статистика возвращенных детей. Это когда ребенка оставили один раз, а потом уже усыновители вернули, потому что он «не такой». Это ужас!

Надо, чтобы такие семьи государство не просто контролировала, как в нашем случае. С такими семьями нужно вести разговоры. Спросить, как дела? Ведь у них (соцработников — ред.) опыт больше, они видят разные ситуации.

Ребенок попадает на сайт не сразу. Есть фотографии детей, которых вообще никто не берет. Сначала они попадают в регионе в свой район. Если их не усыновляют, то попадают дальше на область. И потом область их фильтрует.

То есть, при усыновлении имеют преимущества люди, проживающие в этом районе?

Да. Хотя на самом деле, это не очень правильно. У наших детей есть родители. Дети, конечно, изменились очень сильно, но … Когда меня совесть мучила, я считала, что, возможно, какими бы ни были родители, детям есть

смысл оставаться с ними. Но потом ты узнаешь, какое было издевательство, и тогда это все отпадает.

Итак, для начала вы смотрите по этим сайтам. Насчет болезней — в документах написано, чем ребенок болел. Чаще всего пишут что-то страшное: аутизм, отсталость, дебилизм, идиотизм, различные стадии этого процесса.

Я не знала, что эти болезни пишут цифрами. Начинаешь звонить, и тебе с презрением говорят «555666», и ты себе быстренько записал эти цифры, потом Google, что же это такое. Где-то так это выглядело.

А еще говорили, мол, посмотришь фото — почувствуешь. Ничего я не чувствовала вообще, я не понимала, что здесь можно чувствовать. Я просто понимала, что детям нужна мама.

Я не представляю, как можно посмотреть где-то в книге и выбрать себе ребенка. Как некий каталог детей. Тогда я нашей опеке сказала: «Вы знаете нас. Что у вас будет — то и покажете нам. Что будет для нас — то будет для нас».

Знаете ли вы историю детей? Есть ли у вас доступ к истории, почему дети оказались в детском доме?

Мы не должны эту историю знать. Но я ее знаю. Знаю, потому что законодательство несовершенно и много моментов … Какие-то документы не передали, я за ними бегала, чтобы это произошло быстрее. Поэтому я что-то читала, подглядывала. Может, у меня нет законного права, но … Мне немного стало спокойнее от того, что я знаю. И меня не так мучает совесть, что я у кого-то отобрала ребенка.

Какая у них история? Родители сами отказались? При рождении отказались?

Мы не будем поднимать эту тему. Не хочу вообще.

Вот, например, я забираю детей. У обоих диагноз — отсталость. У одной — гидроцефалия. Она не ходит, не говорит и не будет. С таким диагнозом я забираю детей.

Зубов не было. Два сверху и два снизу, у обоих. В полтора года и в два с половиной соответственно. Психолог мне сказал тогда, что у них не было необходимости иметь зубы. Ну, много жидкой пищи, поэтому и не было необходимости.

Кроме того, наши дети визуально меньше, для своего возраста. Это меня немножко смущает, это моя боль. Все говорят — о, они такие маленькие. А сколько им лет?

Но на практике дети очень сильно меняются за время, которое провели у нас. Уже дома буквально за два месяца у обеих был полный рот зубов. Ева пошла почти сразу, сначала у стены, у диванов, с ходунками. Ей было чуть больше полутора лет. Обувь очень сложно было найти, это 17-й размер, я в секонде нашла, они почти новые. Такая обувь мало носится.

Какой была первая встреча с девочками?

Нам показали фотографии детей в июне 2017 года. Эве не было и года. Тогда у детей еще не было статуса для усыновления. Но уже был назначен суд: родителей должны были лишать родительских прав.

Состоялся суд, проходит еще месяц, чтобы решение суда вступило в силу. Давали время на апелляцию. Дальше — тишина. В октябре я позвонила в органы опеки, поссорилась, покричала. Говорю — сколько же можно, почему так долго?!

И буквально за неделю нас набрали и сказали, что готовы документы, выезжайте. Они нам дали справку, что мы, как кандидаты, можем поехать посмотреть на детей. Я быстро забрала эту справку, поехала к мужу, купила игрушку, овечку какую-то.

Немножко в голове все сумбурно было. Мы с Романом придумали, что сядем на пол, чтобы быть их роста. Но Ева не ходила, ее на руках вынесли. А Юлю привели. Вот она стала себе и стоит. Две пары таких больших глаз.

Юля была очень замкнута. Она с нами не говорила месяц вообще.

Юлю и выносить было очень сложно из детского дома. Она хваталась за все двери, ей было страшно выйти на улицу. Я так понимаю, что они не ходили на улицу. Думаю, что там просто включают карантин, в государственных учреждениях. И детки сидят в помещении. Я ходила по пять минут, показывала, что такое снег. Это февраль был.

Мышц у детей не было. Не было мышц живота. Они не ходили, так как не было в этом необходимости. Затем эти вытертые затылки — они много лежали. Визуально можно было понять, что и как там могло происходить.

С момента нашей встречи до момента путешествия домой прошло четыре месяца. Мы попадали на новогодние праздники.

Нам назначили суд, потому что я ходила просила. Мне говорили — падай в ноги, проси. Это так противно было: ты вроде как доброе дело делаешь, а у тебя нет ни одного приоритета.

***

Четыре месяца ожидания Юля и Роман ежедневно посещали детей и старались максимально войти в роль родителей. Они имели право посещать детей, но не имели права их кормить.

Юля жалеет, что не могла тогда давать детям кальций. Они показали детей врачам — невропатолог подтвердила диагноз «отсталость» для старшей Юли. Во время ожидания Еву прооперировали: у нее был открытый артериальный проток. Юля уговорила персонал дома, чтобы ей разрешили лечь в больницу с ребенком на операцию вместо нянечки, как это должно происходить.

В то же время Роману не позволили посещать старшую сестру Евы — его выгнали из детского дома, ведь «не положено» мужчине быть с девочкой. Это при том, что персонал детдома знал, что он будет папой. Юля очень изменилась после этого, говорит ее мама.

Что оказалось не так, как вы себе представляли, когда дети оказались дома?

Сначала я ожидала худшего. Мне говорили, что будет процесс адаптации. Юля очень боялась животных. Коты, собаки — истерика! Рома придумал — приводил Юлю к попугаев и она насыпала им есть. Вообще начала всех кормить. Так мы приучили ее к животным. Сейчас это ребенок, который не боится никого, она таскает всех коз, кур. И Ева, и Юля ничего не боятся.

Что было самое сложное за эти почти два года?

В нашем случае ничего такого не было. Я просто не знаю, что такое один ребенок. Я знаю, что такое сразу две.

В детсаду, который сейчас посещают дети, знают, что они усыновлены?

У детей была паника со снегом, поэтому я предупредила. Я боялась, что их назовут истеричными. Я знала, что общество очень быстро вешает ярлыки и шаблоны. И я этого боялась.

Поэтому я предупредила воспитателя, чтобы она спокойно к этому отнеслась. Там ставили диагноз уже родители других детей. А ты на это смотришь и понимаешь, что это глупости …

В начале, мы не знали, вести в садик или нет. Но я понимала, что нам нужна социализация. Мы знаем, что у нас есть папа, у нас есть мама, у нас есть бабушка, два брата. Но мы выходим на люди, встречаем других детей, мы хватаем за ноги, говорим — «моя мама, мой папа!». То есть, ребенок боится. И я не знаю, насколько это для нее травматично. Она просто плачет, хватается и держится.

Она боится, что другие дети заберут ее маму?

Возможно. Я думаю, что они не знали, что есть другие мамы и папы. Когда мы шли в садик, я объясняла, что вы здесь гуляете, играете, там много детей. А потом вас мама заберет. Сейчас мы садик любим, очень хорошо там играем, у нас прекрасный воспитатель и мы любим нашу няню. И с детьми они уже там играют. Были разные периоды. И кусались, когда защищали что-то.

Я понимала, что нам нужна социализация. В социуме они будут больше говорить. С мамой дети не говорят. Показывают жестами все, а я их понимаю.

Кроме того, я начала искать кружки. В этом году Юля пошла в бассейн, 250 гривен ($10) в месяц. Два раза в неделю она ходит. Кроме того, мы любим путешествовать. Сделали детям биометрические паспорта. Уже были в Израиле. На следующей неделе мы летим в Вену.

На кофе?

Да, на кофе и в зоопарк. Едем на панду смотреть. Дети очень хорошо переносят полеты.

Насколько была важна поддержка мужа все это время?

Очень важна. И муж у меня настоящее золото в этом плане. Он замечательный отец. И оденет, и подгузник поменяет. И у меня, и у него были срывы. Не без этого — были истерики, моменты, когда не знаешь, что делать. Что-то не получалось — как дать лекарство детям, например. Ну ничего, как-то это все проходило. Сейчас уже немного набиты руки, понимаешь, как вести себя в той или иной ситуации.

Муж их воспринимает, как своих детей. Иначе вообще никак. Не дай бог мы когда-нибудь разойдемся, то это его дети. Это наши дети, наши общие дети. И по-другому это никак никогда не рассматривалось!

Рома заставил Юлю впервые улыбнуться и заговорить. Потому что мы не знали, будет ли она говорить. Первый месяц ее как поставили, так она и стояла. Она не шла даже на руки! Ничего не хотела.

А Рома просто начал разбрасывать мозаику — и ее это рассмешило. Я когда играю, у меня все должно быть линия к линии, палочка к палочке. У Ромы по-другому, он дурачится с ними. И конечно, в этом плане он очень легко находит с ними общий язык, договаривается.

Иногда можно услышать, что у людей, которые берут приемных детей, обостряются отношения в семье. Некоторые даже расходятся. Это не про вас?

Мы взрослые люди. И у меня, и у мужа есть опыт разводов в первом браке, есть опыт в отношениях. Мы научились уступать друг другу, слушать друг друга, уважать свою семью — это все с опытом приходит. Бывают ссоры. Но это такие мелочи. На самом деле, некогда. Некогда ссориться!

Дети называют вас мамой и папой? Вы расскажете им об усыновлении?

Мы не скрываем это. Я считаю, если люди будут видеть, что это, и что это возможно, тогда не будет так страшно. Что даже с такими замкнутыми детьми, какими были наши, и с теми диагнозами, которые у нас были. Мы могли получить что угодно. Но мы рискнули, попробовали.

Сейчас это активные нормальные дети. Они бегают, прыгают, плачут, требуют своего. Это обычные дети. Папа с мамой делают чудеса!