Ольга никогда не видела свою первую игрушку, она не видела картинки в книжках со сказками, она не видела зеленый свет светофора, не видела лицо мужчины, ставшего ее мужем, не видела улыбку своего ребенка, так же, как она не «видела» поддержку государства и даже пищу в течение четырех дней, пока находилась в больнице. Вместо этого Ольга «видит» отсутствие оснащенных школьных учреждений, с квалифицированным персоналом, отсутствие рабочих мест для незрячих и размер пособия, которое не покрывает минимальную продуктовую корзину. Все это – в государстве, возглавляемом президентом, который ставит подписи на законы, которых даже не читает, а также депутатами, которые, будучи зрячими, не умеют читать, хотя и получают вознаграждение в виде зарплат в десятки тысяч леев.

В течение 36 лет Ольга Параска созерцает жизнь, хотя ее не видит. Она родилась слепой во времена СССР в Молдавской Советской Социалистической Республике.

Чистый взгляд детства

Шел 1982 год, когда в детские сады не принимали незрячих детей по причине отсутствия квалифицированного персонала. Лариса, мать Ольги, была единственным педагогом в ее детстве, а дом – единственным детским садом.

Лариса вспоминает первые дни жизни своего ребенка: «Я родила Ольгу в возрасте 21 года. У нее были чистые глаза, и все, казалось, будет хорошо. Вскоре я заметила, что она не реагирует и не смотрит на игрушки. Врач сказал нам подождать, потому что зрение может появиться со временем. Мы подождали, а через пять месяцев врач сказал мне, что девочка слепа. Визуальный нерв был недостаточно развит, а это не лечилось. Я думаю, что это генетическое. Мой прапрадедушка был слепым. Это явилось сильным стрессом, после которого я была буквально разбита в течение двух лет».

По вечерам Лариса поет в церковном хоре. В течение дня она пытается продавать медикаменты из Украины по больницам, чтобы заработать немного денег. Всегда со страхом быть пойманной. Она работает до 1998 года. Покупает мебель, телевизор, ковры и содержит свою семью. Два года спустя после рождения Ольги, ее отец, Константин, пристрастился к алкоголю.

В 1996 году Лариса и Константин разводятся. Ольга и Лариса переезжают из квартиры в родительский дом. Вернувшись через месяц, они находят пустые стены. Константин продал все: пианино, швейную машину, пылесос, холодильник. И мебель, и посуду.

«Я такого не ожидала. Я готова была поклясться, что он никогда бы этого не сделал. Но, будучи зависимым от алкоголя, он продал все. После развода я потребовала алименты, но у него не было, откуда платить. После увольнения он больше не работал официально. Он не был плохим, но был слабохарактерным. Три года назад он умер», – говорит Лариса.

Ольга начинает посещать школу только в возрасте 9 лет, в 1991 году, когда Молдова становится независимой. Около 135 км от Кишинева до единственной специальной школы-интерната для слабовидящих и незрячих детей в то время в Бельцах разбивали всякую надежду Ларисы на достойную жизнь для своей дочери.

В первые два года она приезжала каждую неделю, чтобы увидеть свою дочь. Часто она находила ее с раздражением: то ли от жары, то ли от того, что персонал пренебрегал гигиеной детей. Она решила забрать ее домой. Стала суетиться. Она не хочет, чтобы Ольга ощущала себя отличной от других детей. Она отвозит ее, забирает, отвозит, забирает. Со временем, Ольга учится ездить на микроавтобусе сама.

Первые уроки и первая работа

В гимназии в Бельцах Ольга учит шрифт Брайля. Там же она получает пиелонефрит, цистит, гастрит, диагнозы, которые еще больше питают страхи Ларисы о том, чтобы оставлять своего ребенка одного. Холод и отсутствие жизненных условий заставляют Ольгу отказаться от учебы в восьмом классе за два года до выпуска.

Она возвращается в Кишинев, в Ремесленную школу для незрячих. Два года она учится на курсах массажисток. В то время ей помогает отец. Утром он отводит ее, а вечером приводит с занятий. Через год, в 2003 году, Ольга устраивается в качестве корректора в Минитипографию Информационно-реабилитационного центра Общества слепых Молдовы, получив предложение администрации. Он начинает читать и исправлять книги на румынском и русском языках, получая зарплату в размере 335 леев. В том же Центре она проходит курсы ориентации с белой тростью и учится использовать компьютер. Ольга вспоминает свою первую одиночную прогулку по улицам Кишинева:

«Тогда был первый раз, когда я шла одна по улицам столицы. Каждый день тот же маршрут: работа-остановка-дом, за 5-7 минут. Я была одна, в постоянном состоянии стресса, стараясь не забыть дорогу, по которой я проходила с инструктором, чтобы не пойти в другую сторону. Мне нужно было еще и улицу перейти. Я ходила одна раза три. В тот период мама не работала. Она и не могла работать. Каждое утро она отводила меня на работу. Вечером – домой. Зарплата, пенсия, пособие и 200 леев за преподавание шрифта Брайля помогли нам выжить».

Лариса: Мне нужно было покупать еду, приходить и готовить. Я делала то, что не оплачивалось. А Ольга была в обществе, среди людей, она не была заперта одна в доме, – продолжает перебирать воспоминания ее мать.

Ольга: Теперь я выхожу только вместе с мамой.

Лариса: Мне боязно, как она пойдет одна?

Ольга: Ты боишься многих вещей.

Лариса: Здоровую схватят и посадят в машину, а тебя…

Ольга: Никто не засунет меня среди бела дня в машину, заканчивает Ольга диалог, пытаясь успокоить мать.

Ольга продолжала искать и исправлять ошибки в книгах в течение девяти лет. В 2012 году она отказывается от работы корректора, за которую платили, в конечном итоге, 1300 леев.

«Я не могу видеть формы, но чувствую, что она пухленькая», – говорит Ольга о том, как она представляет себе Лину

Любовь по другую сторону экрана

В 2010 году Ольга покупает компьютер, устанавливает программу для чтения с экрана и знакомится онлайн с Лиасом, молодым человеком из Алжира, ее сверстником. Они разговаривают по-английски. Он хочет создать семью. Она думала, кто захочет незрячую. Она говорит ему, что не видит. Он спрашивает ее: «А разве не у каждого из нас есть недостатки?» В ходе третьего разговора, они знакомятся с родителями.

«Я не могу сказать, что была увлечена сверх меры. Я была уже взрослой, 26 лет, рассуждала здраво. Я поняла, что он ответственный, серьезный человек, он с первых дней познакомил меня с родителями, сестрами, тетями, тоже по интернету. Они увидели меня, мама увидела их, мы общались, он переводил, потому что они не говорят по-английски. С самого начала я поняла, что у него нет скрытого интереса. На самом деле, какой у него мог быть интерес?

Он сказал мне изначально, что нам придется жить там, потому что у него будет работа. В то время он стажировался в нефтяной компании, где теперь является инженером. Они полтора года стажируются, а затем их нанимают по договору на семилетний период», – рассказывает Ольга.

Из Молдовы в Алжир

В 2012 году Ольга и Лиас поженились в Тунисе. Два года спустя после свадьбы, Ольга уезжает жить в Алжир, на север Африки. «Там я выучила арабский язык. Спустя год я все понимала, но мне было трудно говорить. Тем не менее, семья Лиаса понимала меня. После неудачной беременности в Алжире я решила вернуться домой, решить проблемы со здоровьем. Когда я забеременела, мы оба решили рожать в Молдове, но потеряли и этого ребенка. После этого, лишь в 2016 году я родила Лину, и я решила остаться здесь с моей девочкой», – говорит Ольга.

Она боялась. Она думала, что у ее дочери могут быть такие же проблемы со зрением, как у нее. Она и теперь думает об этом, но надеется, что ее дочь не унаследует темноту. Сначала, когда она взяла ребенка на руки, она не знала, что и как делать. Ей нужно было научиться кормить ее грудью, купать ее. Она была слишком мала, а страх причинить ей вред был слишком велик. Теперь Ольга беременна вторым ребенком, и она решила рожать тоже в Молдове.

С тех пор, как она вышла замуж за Лиаса, он был в Молдове уже трижды. Но поскольку для каждого приглашения у нее должно быть на карте не менее 600 евро, чтобы показать, что у них есть средства для существования на месяц, они предпочитаются видеться в Турции раз в два или три месяца.

Лиас получает зарплату около 900 долларов США, что очень мало для Алжира, но достаточно для покрытия расходов там. Она содержит свою мать, его отец умер, он помогает своей сестре, которая еще учится. Он отправляет Лине и Ольге ежемесячно, когда 100, когда 200 евро, поскольку больше неоткуда.
Сейчас Лина, Ольга и Лариса живут в квартире, полученной от государства в 1989 году, со старой мебелью, электрической плитой, холодильником с пятнами ржавчины, раковиной с засорившейся трубой, без стиральной машины и с почти 4 тысячами леев долгов за коммунальные услуги.

Между деньгами и здравым смыслом

Вечером 27 октября у Лины появляются красные пятна на теле, и Ольга вызывает неотложку. Лину госпитализируют на четыре дня в Институт матери и ребенка (ИМР) в Кишиневе с диагнозом крапивница (кожный зуд). На следующий день объявляется, что младенцев кормят в палате, а матерям нужно ходить за едой в другой блок, в 280 шагах от места, где были госпитализированы Ольга и ее ребенок. Лариса объясняет заведующей отделением, что Ольга незрячая. Она спрашивает, возможно ли, чтобы ту же еду, что и для Лины, ей приносили в палату. Заведующая отделением обещает решить вопрос. Однако, по словам Ольги, с воскресенья по четверг ей приносили еду только дважды: вечером двойную порцию.

Ольга: В четверг утром моя мама возмутилась, заведующая отделением услышала ее и вошла, чтобы узнать, что случилось. Моя мама сказала: «Моя беременная дочь голодала четыре дня». Заведующая отделением сказала, что ничего не знает, что она должна была быть в списке. Собрали медсестер. Они говорили, что давали мне, заведующая разнервничалась и сказала: «Хорошо, девочки, я принесу ей еды, и в Facebook напишу, чтобы посмотреть, чего хотят от меня пациенты». Я сказала им, что не имела в виду, чтобы заведующая приносила мне еду в палату. Они, наверное, думали, что после ребенка и мне останется достаточно еды. Я перехватывала немного. Мама покупала мне несколько плацинд.

Лариса: Но это не нормально, потому что она на специальной диете, девочке ставили капельницы. Если мама кормящая, она должна есть ту же еду, что и ребенок.

Ольга: Мне сказали, что медсестры не обязаны специально для меня ходить и приносить мне порцию еды, потому что и они получают мизерную зарплату в 1600 леев. Между строк я поняла, что если бы я дала (деньги), они бы принесли мне.

Лариса: Но почему никто не спрашивает о ее пенсии в тысячу леев?

Ольга: Даже если бы у меня были десять тысяч леев, я никому не даю взяток.

Ольга: Я думала, не дай Бог, быть из села, одной-одинешенькой. Поступить с ребеночком, никого бы со мной не было, потому что никто из села не может избавиться от всех забот и приехать, остаться со мной в больнице. Я бы была голодной все четыре дня.

Лариса: В больнице я сказала медсестрам: «У вас есть дети и вы работайте с детьми, но у вас нет души, потому что все делается ради денег, и душа больше не имеет никакой ценности».

Журналист ZdG настоял на разговоре с заведующей отделением аллергологии, Татьяной Горенко, из ИМР. Она сказала, что ждет нас в 11 часов и тоже хочет поговорить, потому что было не так, как рассказывали эти две женщины. Мы пришли в назначенное время. Нам говорят, что заведующая отделением находится на заседании. Мы ждали в течение 45 минут, после чего подошел представитель пресс-службы, Максим Казаку, и сказал, что они, по сути, обсудили и обнародуют реакцию учреждения в пресс-релизе. Мы настаяли на том, чтобы поговорить с заведующей отделением. Татьяна Горенко подошла и сказала, что у нее больше нет времени, а пресс-секретарь уточнил, что реакция учреждения будет опубликована на сайте во второй половине 2 ноября.

В понедельник, 5 ноября, никакой реакции на сайте опубликовано не было. Мы вновь позвонили в ИМР, чтобы вдруг выяснить, что было решено никаких реакций не публиковать, но если мы отправим вопросы, то нам ответят. Были отправлены вопросы. 9 ноября нам сказали, что ответ готов, но он должен быть подписан администрацией в понедельник, 12 ноября, для отправки нам. Однако, ответа мы не получили и по сей день.

Невидимый день

И сегодня Ольга просыпается около 6 часов при звуке плачущей Лины. Она нащупывает лицо и руки своей дочери, которой 1 год и 4 месяца, и берет ее на руки. Встает с постели, идет на кухню, ставит закипеть воду, берет сухое молоко, смешивает его, кормит ее и засыпает рядом с ней.

В 7:30 Ольга встает с постели. Сегодня она идет сдавать анализы крови, хотя опыт, который был у нее в больнице на прошлой неделе, несколько гасит энтузиазм.

Она будит Лину в 08:20. Нащупывает ее и снимает подгузник, вытирает ее влажными салфетками, после чего ставит новый подгузник. Она надевает на нее плотные колготки, штанишки, гольф и жилетку. Нос Лины забит. Она берет ее на руки, снимает колпачок со спрея, подносит руку к ее носу и пытается проверить, получается ли. Перебирает пальцами по лицу Лины, пока не достигнет носа. Проводит процедуру со спреем, пока Лина внимательно смотрит мультфильмы. Она подходит к стационарному телефону с Линой на руках. Вызывает такси.

–Здравствуйте, такси, пожалуйста, на Петру Мовилэ, 6.

Такси добирается через шесть минут. Она обувает Лину в сандалии, потому что прошлогодние сапоги ей малы, берет и себе пару туфель и спешно выходит на улицу. Лина нажимает кнопку лифта старого дома, не видевшего ремонта в течение 30 лет. Заходит в лифт и спускается на первый этаж. Они выходят второпях: Лина – на руках у Ольги, Ольга – держась за руку своей матери. В 9:38 такси прибывает в Муниципальную клиническую больницу для детей № 1. Они платят 52 лея. Они бы приехали на микроавтобусе или троллейбусе, но в этот час они переполнены. Мать выходит из машины первой, протягивает руку Ольге с Линой на руках и помогает ей обойти первую яму на тротуаре. Добираются до семейного врача.

–Доброе утро, приветствуют женщину в очереди.

Лариса берет Лину на руки. Заходит.

–Здравствуйте, что вас так много сегодня? – спрашивает женщина в белом платье.

Лина видит доктора и начинает плакать. Лариса пытается ее успокоить. Крик Лины становится все громче.

–Выйдите с ребенком в коридор! Выйдите, пожалуйста, в коридор, девушка вам поможет, говорит доктор Ларисы, ссылаясь на журналистку ZdG, не зная, кто она такая.

–Всё, всё! – звучит голос Ларисы, выходящей в коридор и закрывающей дверь. Становится тихо.

–Фамилия? – спрашивает Ольгу женщина в белом халате.

–Параска, – отвечает Ольга.

–Какого года?

–82, – отвечает Ольга.

Доктор берет образец крови.

–Нужно держать салфетку в течение 10 минут. Помогите ей и выходите в коридор, – говорит женщина в белом платье. Лина все еще плачет. Ольга берет ее на руки, успокаивает, дает ей половину банана. В течение 5 минут вызывает такси. Через 6 минут добираются домой. Идут на кухню. Лариса вытаскивает специальные весы с голосовой функцией для невидящих, купленных другом из Германии.

–Давай, Лина, иди сюда, перекусим. Разогреваем, – говорит Ольга, ставя суп в микроволновку.

–Обычно, когда есть мама, и у нас есть суп, моя мать ее кормит. Когда ее нет, я кормлю ее. У меня есть подруга, которая родила и говорит: «Боюсь, как кормить ребенка с ложечки. А я говорю: «Если я могу это сделать, ты тоже разберешься».

–Мы часто думаем о деньгах, чтобы их нам хватило. Мама всегда ждет скидок, но бывает, что когда до них доходит дело, все уже продано, – рассказывает Ольга, улыбаясь.

В пятницу, 9 ноября, Лину госпитализируют в Детскую муниципальную клиническую больницу №. 1. У нее бронхит. «Здесь они уже кормили и Ольгу, и меня, – говорит Лариса. Люди и отношение, вроде, другие», – говорит она.

Лариса, Ольга и Лина выжили в октябре месяце с 1896 леями. Эти деньги покрывают расходы на продовольственную корзину лишь для одного человека

Как мы выживаем

Две недели назад, это было в конце октября, для Ларисы, Ольги и Лины заканчивался еще один месяц, когда они должны были выжить на 1896 леев (1176 леев пенсии Ольги, рассчитанной после девяти лет работы, 540 леев ежемесячной помощи на содержание Лины и 180 леев материальной помощи от Примэрии Кишинева), деньги, которые, согласно расчетам Национального бюро статистики (НБС), покрывают расходы на продовольственную корзину для одного человека.

Те же данные НБС показывают, что в первой половине 2018 года прожиточный минимум для человека трудоспособного возраста составлял 1895 леев, для человека, живущего в Кишиневе – 2061 лей, а для ребенка – 1815 леев.

Две недели назад Ларисе удалось устроиться личным ассистентом своей дочери. Такая же работа и внимание, посвященные до 36 лет, изначально без какой-либо материальной помощи, потом за 150, 250, 300, 500 и 700 леев – ежемесячное государственное пособие. Теперь ей будут платить 1500 леев.

Также, в октябре Президентура Республики Молдова признала в заявлении, предоставленном ZdG, что президент Игорь Додон получает около 15 тысяч леев в месяц, собрав только за 2017 год годовой оклад в размере 177 тысяч леев. Президент получил это вознаграждение за свою работу, а это означает, в том числе за легализацию бизнеса беспошлинных нефтепродуктов 20 августа 2018 года, не зная, что он поставил свою подпись на таком документе.

И депутат Демпартии Константин Цуцу попытался прочитать 26 июля 2018 года, во второй раз за свою депутатскую жизнь, законопроект с трибуны Парламента. Второй выход на трибуну увенчался чтением по слогам 100 слов в минуту. В том числе за эту работу, депутат получил в 2017 году зарплату в сумме 13.863 леев в месяц, то есть более 166 тысяч леев в год.

От Молдовы для незрячих

В Республике Молдова трудоустроены на рынке занятости в общей сложности около 120 человек из девяти тысяч незрячих, зарегистрированных Ассоциацией незрячих, тысяча из которых – в Кишиневе, говорит нам вице-председатель Ассоциации незрячих Республики Молдова, Штефан Опря, уточняя, что, в целом, в Молдове действует один детский сад для детей с нарушениями зрения и незрячих в Кишиневе, одна гимназия-интернат в Бельцах, один лицей и одна ремесленная школа, тоже в Кишиневе.

О занятости незрячих на рынке труда Штефан Опря говорит, что в стране действуют пять специализированных учреждений Ассоциации незрячих Республики Молдова, из которых два – в Кишиневе, один – в Бельцах, один – в Оргееве и один Бессарабке, и Реабилитационный и информационный центр. Лица с нарушениями зрения помогают собирать плоскогубцы, туалетную бумагу, консервные крышки.

Сны

Международные медицинские исследования показывают, что для того, чтобы восстановить зрение для людей, потерявших зрение на протяжении жизни или находящихся на продвинутой стадии заболевания, исследователи используют метод введения инъекций стволовых клеток в заднюю поверхность сетчатки. Те же исследования, однако, показывают, что до сих пор еще не найден метод лечения наследственной слепоты.

«Мои сны такие же, как и всё, что происходит в реальности. Я слышу звуки. Как мы воспринимаем вещи в жизни, так и во сне. Чувствуешь, слышишь, обоняешь. Иногда мне ничего не снится. Я просто сплю, крепко сплю, потому что устала», – говорит Ольга, прижимая Лину к груди.

Лилиана БОТНАРЮК