Интервью с Лилианой Коробкой, писательницей, исследователем коммунистической цензуры в Румынии

— Вы весьма реалистичная писательница. В ваших книгах Вы говорите об одиночестве, цензуре, миграции. Почему прибегаете именно к этим темам?

— Даже Оноре де Бальзак не претендовал бы на полную реалистичность. В истории литературы о реализме говорили еще в конце XIX века. Можно сказать, что в двух из моих романов есть более сильная социальная составляющая. Некоторые темы, которых я затрагиваю, вдохновлены из моих научных исследований – цензура, депортации, а так же другие злободневные темы для нашего общества, которые запали в какой-то момент в мою душу – эмиграция, нелегальная работа, торговля людьми и др.

— Давайте поговорим немного о роли писателя. Что делает писатель с болезненными темами? Ставит на учет, «переваривает» для других, посвящает им книги ради будущего?

— Во времена Сталина писатели считались «инженерами души». Мы не можем обобщать. Что делают писатели в наши дни? Имеют больше свободы, которую каждый использует, как может. В одной из моих книг я исходила из конфиденциальных документов из архива цензуры, в другой – история началась после встречи с брошенным ребенком из нашего села. Я не думаю, что кто-то пишет только для того, чтобы «переварить» тему. Но, уверена, выбранная тема, особенно если написана талантливо и с чувством, привлечет внимание общественности, и люди будут обсуждать даже то, что не написано в книге. Немецкие читатели романа Kinderland очень много спрашивали меня о Молдове, о положении детей, о всевозможных социальных явлениях, о которых я даже не думала, когда писала книгу. У меня создалось такое впечатление, что страна, из которой я приехала, интересовала их больше, чем сам мой роман.

— Вы родились в Молдове, но живете в Румынии. Как видна оттуда нынешняя политическая, социальная и экономическая ситуация в Республике Молдова?

— Я не слежу за прессой, у меня нет телевизора, но я подозреваю, однако, что отсутствуют постоянные рубрики или телепередачи в прайм-тайме о Республике Молдова. Из Молдовы приходят противоречивые сведения и, как правило, негативные.

— Чего вам не хватает из того мира, какой был у Вас в Молдове?

— В Молдове я провела первые 22 года жизни, окончила школу и факультет. У меня нет ностальгии по прошлому, и не хочу повернуть время назад. Если хорошо подумать, мне не хватает дома и двора, с цветущими весной деревьями, с кошкой и собакой, цветами и ароматами. Мне не хватает нашего леса, с ручейками и оврагами. Мамин хлеб и куличи или рыбы, пойманные отцом во времена, когда озеро принадлежало всем людям из села.

— Что означает одиночество для писателя? А для современного человека? Это хорошо, или плохо? Чем оно нас пугает?

— Иногда, чтобы написать книгу, нужно находиться в полном одиночестве, это однозначно. С одной стороны, современный человек смотрит на одиночество как на привилегию, с которой не хочет расставаться. Кого может это напугать? С другой стороны, к сожалению, для тех, кто страдает от одиночества и пытается бороться с ней, наше общество не предлагает решений или помощь. В краткосрочной перспективе, мы не видим больших изменений, а в долгосрочной перспективе это явление затронет нас все больше и больше. Многодетные семьи в наши дни это большая редкость для всей Европы. А если учесть и нашу миграцию… В этой области трудно делать прогнозы: в некоторых случаях одиночество имеет положительные стороны, а в других, скорее всего, плохие.

— Вы написали книги о цензуре во времена коммунизма. Есть ли отголоски или последствия цензуры в нашей сегодняшней культуре?

— Цензура не может исчезнуть в одночасье, и, кроме того, и демократия приходит с новыми правилами. Не слежу за современным явлением цензуры, у меня на это нет времени и возможностей, но определенные проявления цензуры просто бросаются в глаза, и вторжение посредственности является тому примером. Цензура означает не просто вырезание из книги идей или запрет какой-то темы, произведения, автора, но и продвижение чего-то или кого-то безвредного, но бездарного, либо оппортуниста, который поддерживает игру властей. Меня беспокоит тот факт, что практики цензуры, считающиеся историческими, давно умершими, выходят на поверхность и демонстрируют свою эффективность. Будем надеяться, что история не повторится, именно поэтому я занималась этой темой.

— В коммунистические времена, Бог не слишком «присутствовал» в общественной жизни людей, многие были атеистами. Но, именно из-за этого отсутствия, вера присутствовала в большей степени в «закрытых кругах». Что значит это возвращение к духовности в жизни людей? Как вы видите нынешнюю работу церкви?

— Духовность не может быть запрещена или порабощена, я вижу изменение парадигмы, не возвращение. Мы сегодня говорим о мучениках коммунизма, святых тюрем, которые появились в результате попыток тоталитарной системы сформировать «нового человека», уничтожая «старого». Сегодня мы, не боясь, посещаем церковь, но духовность или религиозность связаны не только с этим фактом. На протяжении многих лет церковь была выше государства, сильнее, чем государство, она использовалась государством для своих целей, но сохранила необходимый баланс, необходимую самостоятельность, не позволяя политике вмешиваться в дела «духовные». Некоторые считают, что церкви нужны реформы, которые могли бы приблизить ее к современному миру, совсем другому, чем был у верующих тысячу или две тысячи лет назад, а другие считают, что традиции необходимо сохранить. У меня нет необходимой подготовки, чтобы говорить на эту тему.

— Вы говорили в другом интервью, что очень трудно нашли издательство, которое напечатало книгу «Цензура в Румынии» по той причине, что зная русский язык, вы сделали определенные неудобные параллели. О чем идет речь?

— Это связано не с тем, что я знаю русский, может, даже не из-за темы, потому что цензура не является, и не была модной темой. Не просто найти издательство, которое согласилось бы опубликовать два тома документов с почти 1000 страницами на специальную тему без гарантии того, что книги будут хорошо продаваться. Книги вызвали интерес, они были отмечены и призом, но их труднее читать, они предназначены в основном академической аудитории. Наиболее неприятное в отношении цензуры это говорить о том, что она существует и сегодня. Русский язык мне очень помог, я смогла изучить советскую цензуру, и, на мой взгляд, в некоторой степени, она была введена после 1945 года и в Румынии.

— Благодарим Вас.

Беседу вела Алёна ЧУРКЭ