Интервью с писательницей Татьяной Цыбуляк

— Могут ли книги изменить мир?

— Я не верю в долг литературы или писателей перед людьми. В долги любого рода. Это слово кажется мне камнем, а из своего опыта я знаю, что, когда я делаю что-то не потому, что должна, я всегда делаю это лучше. Но я думаю, что хорошая книга продолжает встряхивать вас и спустя годы. Несмотря на то, что ее содержание кажется устаревшим, ощущение радости, которое вы испытывали при первом чтении, остается.

— «Было бы просто и удобно потереться о больную спину через Вайбер. Протянуть тарелку с горячим супом в сообщении. Сбегать в аптеку посредством письма», – пишете Вы в эссе, обращаясь к теме о том, что Вы, как и другие молодые люди из Республики Молдова, находитесь вдали от дома, от родителей… Как, все же, уехавшие дети и внуки могут поддержать тех, кто остался дома?

— Каждые пять лет жизни за границей, видение миграции мигрантами меняется. Сначала я чувствовала себя во Франции простой туристкой. Затем, с рождением детей, уже несколько иначе. Теперь, по крайней мере, в моем случае, все изменилось радикально. Мой сын пошел в школу, и мне очевидно, что он предпочитает французский язык любому другому языку. Он маленький француз. Когда я возвращаюсь к родителям, которые остались в Молдове, я думаю, они счастливы, если счастлива я. В определенном возрасте это возможно: жить счастьем других. Видимо, я все еще переживаю возраст эгоизма.

— Недавно в Кишиневе было подписано Соглашение о реинтеграции молдаван, возвращающихся из Франции. На каких условиях у Вас может появиться соблазн вернуться?

— Пока что я не думала об этом – о возвращении. И я не думаю, что речь об условиях. Когда я уехала, то уехала не по причине условий, и я думаю, что если бы я хотела вернуться, то нашла бы смысл при любых условиях.

— Мы снова в преддверии избирательной кампании. Вас привлекает политика? При каких условиях Вы бы могли заняться политикой?

— Меня никогда не привлекала политика, я никогда не хотела заниматься политикой. Моим единственным соприкосновением с политикой является участие в голосовании. И, раз уж мы об этом заговорили, это всегда приносило разочарование.

— Иначе говоря, у Вас есть политические симпатии?

— Симпатии – громко сказано. Думаю, что я больше следую идее меньшего зла. Хотя оно никогда не было меньшим.

— Если мы постоянно говорим, что пытаемся интегрироваться в ЕС, как мы должны готовиться к этому шагу?

— Мы должны стать более культурными, и здесь я даже не пытаюсь играть словами. Мы должны учить наших детей как можно большему количеству языков, чаще ходить с ними в музей и театр, больше инвестировать в каникулы и познавательные игры, а не в праздники с воздушными шариками. Видите, все же, я не смогла удержаться. На самом деле, самая большая разница между европейцами и молдаванами – в культуре.

— Что Вам нравится во Франции?

— То, что она меня приняла.

— Почему литература, а не журналистика?

— Я несколько лет занималась журналистикой, по сути, первые годы, проведенные мною во Франции, я работала в сфере журналистики. Мне понравилось. Теперь я пытаюсь делать что-то еще, хотя написание книг – это не совсем ремесло. Pas encore (пока еще нет, прим. ред.)…

— Какие сказки Вы обычно рассказываете своим детям? Бывают случаи, что выдумываете?

— Даааа. Я всегда выдумываю. Мне нравятся сказки в темноте, поэтому я вынуждена выдумывать.

— Здесь, дома, остаются очень острые темы, такие как насилие в семье, в отношении детей, дискриминация. Есть много работы для журналистов. Как бы Вы подготовили репортаж, например, об отце-насильнике или матери-убийце? Как журналисты должны преподносить такие темы?

— Я бы сказала, что здравый смысл является честным гидом, когда не существует деонтологии и законов. В Молдове очень хорошие журналисты, которые правильно преподносят эти темы, но их мало.

— Насколько широко распространены такие случаи во Франции?

— Я думаю, они гораздо более редкие. И когда они имеют место быть, о них говорится намного больше.

— В последнее время террористические атаки становятся все более непредсказуемыми. Кажется, что те, кто их совершает, вовсе не избирательны… Париж кажется одним из их «любимых» мест… Вы не боитесь? Как Вы пытаетесь защитить себя, защитить свою семью от таких ситуаций?

— Боюсь, конечно. Но я не могу сказать, что ношу их грузом на сердце, что я постоянно думаю об атаках, что я не могу спать по ночам. Это правда, что в Париже вероятность смерти от террористической атаки выше, чем в Кишиневе. Но зато, меньше вероятность умереть, будучи сбитой пьяным водителем на зебре.

— Каково твое самое сильное воспоминание о периоде СССР?

— У меня их много, я рассказываю о них в книге.

— А о коммунистическом периоде. Я имею в виду режим Воронина…

— Во время режима Воронина я работала на PRO TV, и, мне кажется, я жила в ритме новостей. Иногда я начинаю рассказывать что-то, и, в моей памяти всплывают различного рода числа, статистика, имена министров и протестующих. Я думаю, что это был самый насыщенный период в моей жизни, но не думаю, что смогу обозначить его одним словом. Может быть, «протест», или «холод», или «одиночество».

— В одном из интервью Вы признались, что Ваш рай – это село. Когда в последний раз Вы были в молдавском селе? Какими кажутся Вам наши сегодняшние села?

— Я давно не была, и я знаю, что села, которое я идеализирую, больше не существует. Иногда во Франции я нахожу место, которое напоминает мне о селе, где я выросла у моих бабушки и дедушки.

— Что Вам нравится читать в настоящее время?

— Я читаю много румынской литературы, которую я как-то забросила в последние годы. И мне кажется, что я обнаружила золотой рудник.

— Недавно Вы признались, что Вас преследует мысль о написании «100 самых красивых историй о смерти». Почему?

— Это было состояние, я не думаю, что действительно смогу написать такую книгу. Идея хорошая, но необходимо исследование. Было бы неправильно придумать самой несколько сказок и опубликовать их.

— А о жизни? Что Вы напишите о жизни?

— С жизнью я только начала. Надеюсь продержаться в ней долго.

— Благодарим Вас.

Подготовила A. Г.