Материал hromadske

Недавно телевизионщица Марина Острая поделилась нелегким для нее сообщением о том, как ее 11-летняя дочь Орися попросила не показывать ей первую фотографию с папой.

«Сказала: “Трудно мне, мама”. Не хочет она, чтобы я распечатала другие фотографии с ним, не хочет никаких рамочек. Многие их фотографии есть в ее телефоне. Открывает их изредка. Практически не говорит о нем. Потому что не может справиться с тяжелыми чувствами. Избегает их.

Ее папы нет уже почти год. Пошел на боевой выход и пропал без вести. Сложно объяснить, что чувствуют взрослые, разыскивая своих близких. Что чувствует ребенок — объяснять еще сложнее. Она ждет. Не касается воспоминаний, но сохраняет их.

Однажды я объезжала пробку и поехала по улице нашего города, по которой обычно не езжу. “Мама, мы здесь с папой ходили, потому что до его дома это самый короткий путь от центра. Не нужно здесь пока ездить”. Я не езжу с ней по той улице. Но сама приезжаю. Останавливаюсь. И мысленно обращаюсь к отцу моего ребенка. Рассказываю, как она взрослеет, как доматывает мои последние нервы, как упрямо достигает своих целей, как она глубоко умна и как чутко растет…

Первая фотография в жизни Ориси была сделана с папой. Очень хочется, чтобы они были сделаны еще и еще…»

Мама и дочь согласились доверить свои нелегкие чувства. К разговору с ними мы приобщили комментарий психотерапевта о том, как говорить с детьми, чьи родители пропали без вести.

Папа Игорь: «Мы сдаемся в плен»

Марина познакомилась с отцом Ори (так называют девочку в семье) на телевидении. Оба там работали: она редактором, Игорь — осветителем. Бурный роман быстро закружился. Быстро появилась и дочь. Оба родителя были без ума от счастья.

Брак продержался недолго, но теплые отношения Марина с Игорем сохранили. Женщина вышла замуж во второй раз, бывший муж часто посещал дочь.

Когда началось вторжение, папа и отчим Ориси пошли воевать.

Есть фото последней встречи Ори с папой. Он прибежал во двор, где мы живем. Уже знал, что едет “на ноль”, пообнимался с ней. Мы тоже обнялись, пожелали друг другу удачи. Игорь отправился на фронт в Купянский район, а я в больницу на операцию, потому что имела рак щитовидной железы.

Марина Острая, мама Ориси

Игорь поддерживал бывшую жену в переписке. Она знала, где он и что с ним. Служил пулеметчиком, поэтому и фотографии слал с пулеметом.

Вот 5 августа 2023 года военный написал, что едет на задание, поэтому на 2-3 суток может прерваться связь. Она ответила: «Да бережет тебя Бог».

Через двое суток ее набрал кто-то из собратьев Игоря. Сказал, что было сражение. Долгое сражение.

Марина вспоминает: «Рассказал, что именно Игорь вышел по рации последним на связь: “У нас заканчивается БК, будем сдаваться в плен”».

И все. Тишина по сей день. Пока известно, что вместе с Игорем на бой пошли девять человек. О нахождении одного из бойцов в плену ясно из сообщения, официально поступившего Красному Кресту.

Марина вздыхает: «Где он — неизвестно, состояние здоровья — неизвестно, но хоть живой».

Родня другого военного получила письмо, написанное его рукой. Он отмечает на русском: «Мама, у меня все хорошо. Я в … [зачеркнутое слово] в россии». Близкие сумели прочитать зачеркнутое слово: «в плену».

«О других ничего не ясно, но есть основания полагать, что они вместе с Игорем тоже в плену. Есть шансы, что выберутся», — размышляет женщина.

Ей пришлось сообщить печальную новость обеим дочерям своего бывшего (у мужчины еще есть 23-летняя дочь от первого брака, она живет в Польше).

«Реакции были тождественны: обе плакали, кричали. Орися спрашивала, есть ли ему где спать, будут ли его кормить, не будут ли делать больно, когда отпустят».

Мама Марина: «Пол года просыпалась и засыпала на российских пабликах»

После развода с Мариной мужчина новую семью не создал. Бывшая жена оказалась его самым близким человеком. Теперь и разыскивает его именно она.

«После обращений во все инстанции, ко всем официальным и неофициальным источникам я уже не знала, что делать. Подписалась на российские паблики, где выкладывают контент живых и неживых людей. Это очень страшные фотографии и видео», — вспоминает женщина.

Иногда казалось, что едет крыша. Я не могла понять: Игорь там или нет. Сбрасывала фото его собратьям, чтобы они помогли разглядеть. Потом сделала перерыв, потому что пол года засыпала и просыпалась в тех российских группах, кроме них уже ничего не видела. Снились плохие сны. В общем, эта неопределенность очень давит. Не знаешь, как говорить: он есть — или он был?

Марина Острая, мама Ориси

Кроме того, у Марины муж «на нуле». А еще на войне два брата. Волноваться есть за кого.

Но она держится и дочь поддерживает: «Взрослым тяжело, а детям и подавно. Кроме ситуации с папой, Орися переживает переходный возраст, за два года сменила четыре школы [семья уезжала в Германию — ред.]. Здесь она ходила в группу поддержки, но не сложилось, потому что там были дети, у которых родители служат. То есть о них все известно. Посещала она и психолога, потому что я поняла, что сама не справится. Некоторое время принимала антидепрессанты: имела панические атаки. Сейчас я просыпаюсь утром, а она возле меня в постели, потому что самой страшно».

Марина часто спрашивает Орисю, нужна ли ей помощь и какая именно: «Она знает, что я всегда могу выслушать, подставить плечо. И не только в ситуации с папой, а с чем-либо».

Дочь Орися: «Взрослые дают напрасные надежды»

«Я не люблю с мамой говорить о папе, потому что она дает мне надежду. А сама не знает, вернется ли он. Зачем тогда об этом говорить? Вообще со взрослыми некомфортно из-за этих обманчивых ожиданий. Их послушать — так он вернется чуть ли не завтра. Но завтра проходит, а его нет», — рассказывает девочка.

Я приняла тот факт, что отца больше не увижу. Не верю, что его отпустят. Из плена возвращаются единицы, а мне не так везет. Даже когда закончится война, не думаю, что украинцев отпустят. Их всех убьют, потому что врагам пофиг на пленных. Поэтому я хочу, чтобы война не заканчивалась…

Орися Острая, дочь Игоря и Марины

Орися рассказывает, что посещала психолога. Однако ей не нравится делиться личным с чужими людьми и плакать при них.

«Стараюсь не думать о папе. Когда появляются грустные мысли, говорю им “прощайте”. Если рассказываю подружке свои проблемы, то немного. Не хочу их навязывать, чтобы еще она об этом думала. Мне становится спокойнее, когда мы с ней гуляем, едим пиццу, развлекаемся. Вчера пофоткались, сняли кучу тиктоков — мне от этого уже хорошо. Это больший кайф приносит, чем сидеть и ныть: боже, какие у меня проблемы».

Психотерапевт Ольга: «Не говорите, что все будет хорошо»

В семье Острых был неудачный опыт сотрудничества с психологом, который предложил привлекать девочку к поиску отца в интернете.

После этого Марина советует другим очень тщательно выбирать специалиста, проверять его компетенцию. Чтобы понять, как именно говорить с родственниками пропавших без вести, hromadske нашло такую специалистку.

Психотерапевт Ольга Голубицкая объясняет, что с каждым ребенком в такой ситуации нужно работать индивидуально и очень осторожно: находить контакт, выстраивать уровень доверия.

Орисе нужно сопровождение психолога, потому что у нее большой гнев на маму, папу и россию, которая его забрала. Поэтому так категорично выражается. Это ее психологическая защита. С ней следует работать в направлении выражения гнева и его легализации. Здесь советы «для всех» не подойдут .

Ольга Голубицкая, психотерапевтка

Прошу терапевта о совете.

Отойдем от конкретной ситуации. Как родителям вообще говорить с детьми о пропавших без вести родителях?

Предлагаю разделить детей на категории по возрасту: дошкольники, младшие школьники и подростки. С каждой надо даже предложение строить по-другому.

Главное: с любым ребенком любого возраста нужно говорить честно. Они находятся в одной из самых тяжелых ситуаций — в травме неопределенности. Ни взрослый, ни ребенок не могут проработать это событие, потому что находятся в замкнутом кругу, постоянно переживая приступы разных эмоций.

Для ребенка важнее иметь хоть какие-то точки опоры — чтобы он не фантазировал, будто с ним что-то не так. Независимо от возраста, дети проектируют проблему на себя, когда чувствуют, что им не дают достаточно информации, обманывают или недоговаривают. Они думают, что это с ними что-то не так, что их не любят. Потому говорим максимальную правду.

Ольга Голубицкая, психотерапевтка

Даже с самыми маленькими нужно говорить прямо. Они же услышат, как мама плачет или разговаривает с кем-то телефоном. Ребенок будет чувствовать себя хуже от того, что его обманули. Поэтому могут возникать ночные ужасы, формироваться разные фобии.

Подростки еще больше ненавидят ложь и презирают тех, кто говорит с ними как с маленькими. Это их раздражает.

Итак — категории:

Дошкольники. Говорим краткими фразами. Если очень маленький ребенок, то можно в игровой форме, скажем, сказочкой о животных. «Вот есть семья зайчиков. В нем папа пошел на войну. Мама и маленький зайчонок его ждали, но папа исчез. Никто не может сказать, почему и куда, но мама и зайчонок за ним скучают, любят и желают ему добра».

Можно сколь угодно эту историю раскручивать, чтобы для ребенка было понятно. Если говорить с ней по-взрослому, он вроде бы и слушает, но психика его отдаляется.

Потом уже можно сказать: «Ты помнишь историю о зайчиках? Так у нас очень похожая история. Мы так же будем скучать по папе и ждать. Ты хочешь его обнять, я тоже хочу. Пока что мы не можем, но надеемся на лучшее».

Без сладкой оптимизации типа «все будет хорошо».

Младший школьный возраст. Дети такого возраста уже умнее, внимательнее. Они больше присматриваются, что происходит вокруг, не обманывают ли их.

Используем опять же короткие фразы.

«Так случилось, что у нас нет новостей о папе (или о маме). Мы с тобой ждем, что может появиться какая-нибудь информация. Пока что мы можем вспоминать папу, просматривать общие фото и рисунки, которые ты ему дарил».

Можно сказать, что у ребенка связь с папой или мамой — и где бы они ни были, эта связь не исчезнет. Это что-то настолько стабильное и крепкое, что его нельзя отнять. Школьники такого возраста уже разбираются в теме магии, поэтому можно вспомнить Гарри Поттера, его энергетический обмен с родителями. О том, что они всегда в сердцах друг друга даже после смерти.

Можно сказать: «Это нормально, что нам больно. Если хочешь поплакать, приходи ко мне — и поплачем вместе. Плакать хорошо — так мы выпускаем боль и не носим ее в себе».

Подростки. С подростками и предложения более сложные, и чувства. Здесь их может быть намешана целая куча: «ненавижу», «скучаю», «злюсь», «люблю», «страшно». И все это ребенок ощущает одновременно. Плюс там еще гормоны играют. Подросткам трудно выдерживать свой возраст и без того, что происходит вокруг.

Поэтому проговариваем чувства и легализуем их. Например, можно говорить о себе: «Я иногда чувствую такую злобу на твоего папу из-за того, что он пошел на войну. Конечно, я понимаю, почему он это сделал. Конечно, это лучшее, что он мог сделать, и я горжусь им. Однако иногда по-детски так сержусь!».

Тогда подросток, вероятнее всего, поднимет голову и ответит: «Да, я тоже!».

Чем больше вы легализуете противоречие своих чувств и все это описываете, тем легче подростку проживать эту неопределенность. Тогда между вами будут закладываться кирпичики доверия.

Это действует у детей с близкими людьми. А как говорить с чужим ребенком, у которого папа или мама в плену?

Если ребенок об этом не упоминает сам, не нужно затрагивать болезненную тему. Если же начнет разговор — значит, у него разговорный голод дома. Дети очень редко говорят с незнакомцами на такие темы, разве что не имеют поддержки. Если это произошло, то первый шаг — поблагодарить.

«Ты такую сложную историю рассказываешь! Спасибо, что делишься, что доверяешь. Наверное, тебе тяжело. Не знаю, как бы я поступала в такой ситуации».

Дети ждут, что кто-то расколдует эту ситуацию и снимет это бремя, скажет что-то успокоительное. Важно не брать на себя эту ответственность и не обманывать ребенка. Можно проговорить не «все будет хорошо», а «надеемся на хороший вариант», «есть хорошие истории, когда люди возвращаются из плена».

Ольга Голубицкая, психотерапевтка

Если ребенок постарше, можно спросить, как он сам себя поддерживает. Какие самые теплые воспоминания у нее о маме или папе. Впрочем, следует понимать, есть ли у вас на такие разговоры ресурс. Если нет, то лучше вообще не говорить, потому что ребенок почувствует обман.

Не берите на себя роль близкого человека, потому что ребенок потом начнет искать вас, ставить на место мамы или папу. Делать своеобразное замещение. Она привяжется к чужому взрослому, а затем почувствует безумное предательство — и для него это станет еще одним травматическим опытом.

Ольга Голубицкая, психотерапевтка

Лучше скажите так: «Спасибо за доверие, за то, что ты мне рассказала, очень тяжело нести этот груз. Можем ли мы поговорить с тобой и с мамой? Ты рассказал кому еще?».

То есть подвести ребенка к тому, кто в его окружении может о нем заботиться.