Вице-премьер-министр по реинтеграции Олег Серебрян рассказал в интервью Ziarul de Gardă о реакции Тирасполя на введение таможенных пошлин для предприятий с левого берега Днестра и о мерах, которые кишневские власти принимают, чтобы ситуация не обострилась.

Также Олег Серебрян объяснил, как война в Украине влияет на ситуацию в приднестровском регионе и как евроинтеграционные процессы повлияют на усилия по воссоединению Республики Молдова.

— 2024 год начался с некоторой напряженности между Кишиневом и Тирасполем после вступления в силу нового Таможенного кодекса, который предполагает, что предприятия с левого берега Днестра должны платить таможенные пошлины, налоги на импорт. Тем временем Вы были в Тирасполе и общались с Виталием Игнатьевым. Какова текущая ситуация? Мы видели не очень хорошую реакцию из Тирасполя.

— Ну, мы и не ожидали восторженной реакции Тирасполя. Уже в августе 2023 года, когда были введены налоги на таможенные процедуры, возникали отголоски, в том числе на переговорных площадках, и Тирасполь пытался привлечь на свою сторону даже некоторых представителей международного сообщества, говоря об экономическом давлении и, что более важно, о том, что Тирасполь часто использует – идея того, что Молдова вызывает социальный хаос для собственных граждан. 90% населения приднестровского региона действительно являются гражданами Республики Молдова, и мы этому рады.

Очевидно, мы понимаем, куда клонит Тирасполь. Страна, которая ставит своих граждан в затруднительное положение, чаще всего может быть подвержена международному давлению и даже некоторому международному вмешательству. Но Молдова не вызывает никакого социального хаоса в приднестровском регионе, и мы даже попросили коллег из различных учреждений провести расчет, чтобы доказать, что налоги, которые собираются в результате коммерческой деятельности предприятий приднестровского региона, намного ниже расходов государственного бюджета или бюджета социального страхования для жителей приднестровского региона. Я не имею в виду населенные пункты, находящиеся под фактическим контролем Кишинева. Я имею в виду тех жителей, которые находятся на неподконтрольных территориях.

Итак, если наши оценки верны, и первый месяц, кажется, подтверждает, что они будут верными, сумма собранных денег составит около 120 миллионов леев, то есть около 6,5 миллиона долларов в год. В январе, по данным коллег из Таможенной службы, было собрано более 8 миллионов леев. Это далеко не то почти катастрофическое число, которое первоначально озвучивали тираспольцы, – не 30 миллионов евро.

Мы опубликовали данные о расходах в 2023 году в приднестровском регионе только по двум аспектам расходов – н а пенсии и на медицинские услуги. Хочу уточнить, что у многих жителей приднестровского региона есть паспорт Республики Молдова, но нет медицинской страховки, но их все равно принимают в медицинских центрах, которые обслуживают жителей левобережья Днестра. Мы это компенсируем. Всего в прошлом году мы достигли 182 миллионов леев. Это на 50% превышает сумму, которую мы должны собрать. Мы еще не рассчитали стипендии для молодых людей, приезжающих из населенных пунктов левобережья Днестра, с территорий, неподконтрольных властям Кишинева. Мы ждем данных Министерства образования по профессионально-техническим школам, колледжам и университетам. Конечно, сумма будет не очень большой. Мы не включаем восемь школ с преподаванием на румынском языке на неподконтрольной территории.

— Хочу спросить, собираетесь ли Вы снова встретиться с Виталием Игнатьевым? Его как гражданина Украины попросили явиться в Службу безопасности, потому что он выступил с публичными призывами изменить государственную границу Украины и в поддержку России как страны-агрессора.

— Недавно я встретился со своим украинским коллегой – послом Пауном Роговей. Я не получил никакого сигнала о том, что нужно как-то остановить переговорный процесс, изменить его или его структуру. Мы говорили о повестке дня переговоров на 2024 год, и в ней ни в какой форме, даже в виде предложений, не содержалось идей о прекращении общения с теми или иными людьми. Я не понимаю, почему задаются подобные вопросы, ведь на данный момент главный переговорщик не поменялся.

— Встречи проводятся в закрытом формате. Люди называют их 1+1 после того, как формат 5+2 как-то был приостановлен.

— 1+1 – это производная от формата переговоров 5+2. Это не сам формат. Мы разработали этот формат и придали ему большую законность, поскольку не было другой переговорной площадки, и он всегда был направлен на обсуждение скорее технических вопросов: проблем, возникших на мосту, в школах, движения сельскохозяйственной продукции по маршруту – такого рода вещей, которые не связаны с политикой.

— Может ли возобновиться формат 5+2?

— В нынешних условиях я так не думаю, пока не улучшатся отношения между Киевом и Москвой. Это необходимое условие для возобновления любых переговоров в том или ином формате, и я говорю не о формате 5+2, а о любом формате, в котором участвуют Украина и Российская Федерация. И мы не видим формата, в котором не участвовала бы Украина. Для нас Украина является важным партнером в процессе приднестровского урегулирования.

— Как вели себя тираспольцы после начала войны? Изменилось ли их поведение, отношение?

— Изменения все время были, потому что вместе с ситуацией в Украине менялось и настроение в Тирасполе. И я говорю не только о тех, с кем я вел переговоры, то есть был в переговорном процессе. Но я наблюдал за тем, как они реагируют, потому что в силу должности мне иногда приходится следить за СМИ с левого берега Днестра более внимательно, чем за СМИ с правого берега Днестра, чтобы видеть, что говорят политические обозреватели или радиостанции и телеканалы с той стороны.

Я чувствовал, как настроение меняется в зависимости от военных успехов или неудач русских. Я ощутил их некую эйфорию, энтузиазм в последние дни февраля и первые дни марта 2022 года. После этого они вернулись в состояние более внимательного ожидания, и, конечно, было много колебаний.

— Вы думаете, что тираспольцы ждали, пока до них дойдут русские? Российская армия?

— Я не могу сказать, что все, и я думаю, что нельзя обобщать. И здесь вы предложили мне высказать мнение, которое скорее может высказать эксперт или комментатор. То, что говорю я, – это скорее официальная позиция Правительства.

— Тираспольское руководство этого ждало?

— Не могу сказать, потому что я не проводил проверки, не задавал таких вопросов, как вы понимаете. Я лишь догадываюсь, что одни – да, а другие, возможно, меньше.

Разумеется, отношение изменилось, и мы пока не замечаем этого, потому что у нас там не проводятся опросы общественного мнения, и взаимодействие с населением там одностороннее. Они чаще приезжают на правый берег Днестра, а наши реже ездят туда, даже как граждане.

Мы проводили несколько закрытых опросов для Бюро по реинтеграции. Мы обнаружили, что если мы двигаемся в сторону таких районов, как Ниспоренский или Унгенский, то приднестровский вопрос становится все менее приоритетным. Те, кто знает об этом вопросе или с интересом следит за темой, которую мы сейчас обсуждаем, живут скорее в Резине, Кишиневе, Криулянах, Дубэсарах или Штефан-Водэ. Но для немалой части населения эта тема не то чтобы не интересна, но не является основной. И мы выяснили, что среди молодых людей, родившихся после обретения независимости, лишь незначительное количество человек когда-либо ездило на левый берег Днестра. Появился своего рода разрыв, отчуждение.

Я из другого поколения и живу с другим картографическим восприятием Республики Молдова. Когда мы были студентами, мы ездили на так называемые осенние работы, и я дважды побывал в Приднестровье. В Тирасполе проходили некоторые олимпиады. Мы контактировали по-другому. Мы жили в целом пространстве. Мы не осознаем, что это общение на уровне общества прервалось в одностороннем порядке.

Все или почти все с левобережья Днестра хотя бы раз в неделю переезжают на правый берег Днестра по разным причинам. У них есть родственники, многие ездят за покупками или посещают культурные мероприятия. Я с удивлением обнаружил, что многие приезжают в театр им. Чехова или на оперу. Представление о том, что СМИ Республики Молдова недоступны, также является ложным. Есть несколько русскоязычных изданий, которые широко читают и за которыми широко следят в Интернете на левобережье Днестра. И на румынском языке тоже. Мы забываем, что почти 40% населения там говорит на румынском языке, и что там есть определенный интерес к тому, что происходит на правом берегу Днестра.

— Значит ли это, что население готово считать себя частью полноценной Республики Молдова?

— Все более и более готово. Я разговаривал с кем-то из Дубэссар, и он рассказал, что на семейных встречах или с друзьями, которые также являются русскоязычными или теми, кто до недавнего времени ждал, как вы сказали, прихода российских войск и восстановления границ старой империи, признают, что нет другого решения, кроме реинтеграции. Итак, каким-то психологическим образом эти два года изменили настрой населения, и в случае многих – не обязательно по сентиментальным причинам, как это происходит с румынскими селами в этом районе, а по очень денежным, прагматическим причинам.

— Там еще есть российские солдаты, есть склад оружия в Колбасне, есть миротворческие войска. Недавно у нас в гостях были журналисты Виорика Тэтару и Андрей Каптаренко. Они записали там много материалов и рассказали о людях, которые живут в этих районах и чувствуют себя запуганными, потому что так называемые миротворцы стоят с оружием в их селах, на въезде или выезде. Насколько рискованны эти ситуации?

— Присутствие иностранных войск на территории суверенного государства, тем более без его согласия, при нарушении международных соглашений – я имею в виду так называемый ограниченный контингент ОГРВ, оперативную группу, – естественно, не может быть фактором стабильности, особенно в контексте войны в Украине. Так что минимизировать риски, конечно, невозможно, даже если контингент очень мал, но в такой сложной региональной ситуации их присутствие вовсе не является фактором стабильности.

Что касается миротворческих войск, которые составляют основу этого соглашения 1992 года – я не говорю о том, насколько обоснованными были положения этого соглашения или о прекращении огня, – к сожалению, они также очень часто становятся фактором нестабильности, и было много инцидентов с их участием.

— В том числе смертей.

— В том числе смертей, остановок, длительного задержания автотранспорта, даже с дипломатами или журналистами. Но в последнее время общение стало крайне ограниченным. У нас есть связь только по линии Объединенной контрольной комиссии (ОКК). Я очень рад, что после долгих перерывов нам удалось назначить сопредседателя ОКК от Республики Молдова – полковника Сергея Головача, и что у нас наконец-то есть полный состав Объединенной контрольной комиссии.

Что касается вопроса вывода российских войск, он не входит в повестку дня переговоров по реинтеграции. Он зависит от Министерства иностранных дел. Но, конечно, на данный момент переговоры вообще не ведутся из-за войны в Украине. Эта тема отложена в плане переговоров. Это не значит, что об этом вопросе забыли. Республика Молдова продолжает дипломатически настаивать на этом на всех форумах международных организаций, и мы надеемся, что прекращение военных действий в Украине создаст благоприятные предпосылки для обсуждения вывода российских войск из Республики Молдова и ликвидации запасов вооружения. Не их вывода, потому что вопрос об их выводе уже не стоит, а уничтожения этих запасов.

— Я хочу также обсудить энергетическую ситуацию, ведь мы покупаем электроэнергию в Кучургане. В какой степени эта зависимость влияет на отношения Кишинева и Тирасполя?

— Это скорее состояние взаимозависимости. Я думаю, что люди преувеличивают, когда говорят, что из-за этих отношений с Кучурганской электростанцией мы оказались в каком-то экономическом или энергетическом рабстве. И дело не в цене в данном случае. Самая сложная проблема Кучурганской электростанции – это ее роль стабилизатора сети. Даже если в настоящее время мы можем импортировать энергию из Румынии, маршрут построен таким образом, что он все равно проходит через Кучурганскую ГРЭС. С другой стороны, это перераспределительный узел, особенно для центральной и южной частей страны.

Но и они (Кучурганская ГРЭС, прим.ред.), куда бы они поставляли эту электроэнергию, если бы производили ее только для внутреннего потребления? Так что, в конце концов, это состояние взаимозависимости. К сожалению, мы технически зависимы, потому что 30 лет нам было комфортно. Мы не думали о том, что нам нужны какие-то высоковольтные линии в обход Кучурганского узла, чтобы мы не были зависимы до такой степени. Это было связано либо с удобством, либо с подчинением. Мы можем подозревать и то, что некоторые правительства сознательно боялись внедрять масштабные энергетические проекты, которые увеличили бы независимость Республики Молдова, чтобы не вызвать недовольство Москвы или восточных партнеров.

Возможно, это также становится стабилизирующим фактором, потому что таким образом у нас есть конкретный канал или мост для обязательных переговоров. И если мы обсуждаем энергетику, то параллельно обсуждаем и другие аспекты.

— У нас происходит обширный процесс европейской интеграции. Как это влияет на процесс реинтеграции? И я хочу вспомнить о заявлении президента Майи Санду, которая сказала, что европейская интеграция может произойти в два этапа: сначала правобережье, затем – левобережье.

— Президент сказала то, что говорилось и в Брюсселе. То есть эту точку зрения разделяют и Кишинев, и Брюссель. И мы очень рады, что наши европейские партнеры отнеслись к этому с пониманием и не связали процесс европейской интеграции с процессом реинтеграции. Для нас это было бы проблемой. Не потому, что мы не хотим ускорить процесс реинтеграции, а потому, что кто-то воспользовался бы рычагом реинтеграции, чтобы остановить процесс европейской интеграции, если бы эти два процесса были слишком взаимосвязаны.

Однако это не значит, что мы избавились от одной проблемы и сказали: решится – решится, не решится – как-нибудь пойдем вперед. Как вы видите, мы полны решимости сделать конкретные шаги для включения этого региона в правовую сферу Республики Молдова, и мы также сказали об этом в Тирасполе 16 января. Мы продолжим в том же духе, не создавая проблем умышленно и стремясь избавить население региона от дополнительных проблем.

Я думаю, что процесс европейской интеграции поможет нам и уже помогает нам в процессе реинтеграции. И чем больше Республика Молдова и Украина будут связаны с Европой, тем труднее этому региону будет не соблюдать эти правила. И я имею в виду не только таможенные пошлины или акцизные сборы, которые могут появиться, или другие ограничения, без которых мы не сможем двигаться вперед.

— Чего нам ожидать в этом году в процессе приднестровского урегулирования? Какие цели вы поставили?

— Мы вместе с коллегами из МВД, из Агентства государственных услуг, из Министерства финансов работаем над несколькими проектами, которые в том числе связаны с автомобильным транспортом, с водительскими удостоверениями и с другими вопросами. Я не могу обнародовать их все, ведь сначала по ним проводятся внутренние консультации. Прежде чем принимать такие решения, мы всегда должны советоваться с нашими внешними партнерами.

Я поеду в Брюссель в марте. Я посмотрю, как они относятся к нашим намерениям: отложить или, наоборот, ускорить те или иные шаги? И, конечно, мы всегда оповещаем Тирасполь. Это неправда, что Кишинев в одностороннем порядке принимает те или иные решения и ставит Тирасполь перед фактом. Об определенных намерениях я сообщил Тирасполю и во время этой встречи в формате 1+1. И даже в случае Таможенного кодекса, хотя было много спекуляций, и даже политические обозреватели говорили, что Кишинев не провел предварительные переговоры с представителями Тирасполя. Этот Таможенный кодекс был подготовлен еще в 2021 году, и о нем было известно. Вероятно, они думали, что его не применят, как это часто бывает. Но я думаю, что время бездействия прошло.

— Спасибо Вам за беседу.

Интервью брала Наталья ЗАХАРЕСКУ