Материал Еврорадио

— После взрыва слышишь только писк в ушах. А когда приходишь в себя, пытаешься понять: что у тебя ещё есть, а чего уже нет. И понимаешь, что чего-то больше нет.

Мы с Сашей пьём чай. Саше — он майор ВСУ — 29 лет. Пока шли к кафе, Саша чуть прихрамывал. Рассказывает, что упал прошлой ночью в номере отеля: вставал с кровати и забыл, что у него больше нет ноги.

Кафе находится в небольшом закарпатском городке. В нескольких шагах — реабилитационный центр Protez Foundation. Здесь Саше сделали протез. Весь следующий месяц он будет учиться на нём ходить и с ним жить.

Protez foundation — платформа, которая обеспечивает протезирование и реабилитацию людям, потерявшим конечности на войне в Украине. По этой программе Саша получит три протеза — повседневный, для бега и для плавания. Фонд основал украинский врач-протезист Яков Градинар и бизнесмен Юрий Арошидзе.

C мая 2022 года до сентября 2023 года в программе Protez foundation поучаствовали 120 человек. Они получили 340 протезов. Задонатить из Украины можно здесь. Если вы находитесь в Евросоюзе или США и хотите помочь украинским военным поскорее встать на ноги — напишите нам в редакцию на адрес info@euroradio.fm.

Начало. “Не должно быть так, что Женя погиб зря, понимаешь?”

Саша специально не прячет ногу — из кроссовка выглядывает металлическая щиколотка. Он не против, если люди спрашивают о протезе — и вообще-то ему хотелось бы, чтобы спрашивали почаще: “Ну ведь 99% вероятности, что это ранение, а не диабет”.

В 2022 году после 10 лет в армии Саша собирался уволиться. Ещё не знал, чем займётся на гражданке. Знал, что любит людей и фотографировать, хотел разобраться, как эти знания о себе применить в мирной жизни. Но началась война.

Первым погибшим в Сашиной жизни стал друг Женя. Осколок прошёл рядом с глазом и попал ему в мозг. После того боевого выхода, с которого Женя не вернулся, его сослуживцам дали возможность уйти из отряда в другую часть, где служба попроще.

— Нас тогда собрали и сказали: хлопцы, вы понимаете, где находитесь и что будет потом. Если вы к этому морально неготовы — не путайтесь под ногами, не сдерживайте группу, не будьте балластом.

У Саши двое детей, и он знал, что жена будет уговаривать его воспользоваться шансом.

— Что она сказала? Если честно, я не помню. Хотела, чтобы я вернулся, был рядышком и не рисковал.

— А ты что?

— А я понимал, что если профессиональные военные, которые этому учились, не останутся, то пидоры дойдут и до моего дома. А ещё я думал… Думал, что не должно быть так, что Женя погиб зря, понимаешь?

Бой. “Когда доходили до укрытия и садились на отдых, он просто блевал от стресса”

Саша был командиром расчёта ПТРК “Корсар” (украинский противотанковый ракетный комплекс). Он рассказывает, что много километров прошёл по “серой зоне” — та прифронтовая часть территории, где никто не знает наверняка, есть ли там враг. И на несколько километров заходил в “красную зону”: а это та часть территории, о которой известно точно — враг там есть.

— Ты ходишь по этому лесу очень медленно — ищешь, есть ли засада. Идёшь и понимаешь, что каждый шаг может быть твоим последним шагом.

Я почти всегда ходил вторым, а первым шёл инженер. Когда после 10-15 километров в “серой зоне” мы доходили до укрытия и садились на отдых, он просто блевал от стресса. Потому что идти первым — это очень жёстко.

Когда инженера не было, я часто ходил первым.

Ты сконцентрирован: на кустах, на том, что под ногами, на каждом шорохе. Ты должен сделать первый выстрел — а не в тебя. Обостряются все чувства. Адреналин фигачит, но ты должен его сдерживать, чтобы тебя не колошматило.

Бывали ситуации, когда ты понимаешь на сто процентов: там, впереди, смерть. И инстинкт самосохранения тебе говорит: ты что, дурной? Не иди! Но бывают моменты, когда такой инстинкт надо выключать. Тело тебе говорит: не-не-не, не иди! А ты понимаешь, что если не сделаешь этого, твои шансы погибнуть только вырастут.

В день, когда Сашу ранило, он шёл вторым. Тропинка была заминирована. На неё выложили двадцать две противопехотные мины ПМН-2. После того, как одна из них взорвалась у Саши под ногой, ребята нашли ещё двадцать одну.

— Нам очень повезло, что они выложили их на нашу тропинку, а не сделали “минный мешок”…

— А что это?

Саша раскладывает на столе салфетки в форме буквы “П”. Салфетка — это мины, туда наступать нельзя.

— Получается такой коридорчик. Вы идёте группой, и тут первый или второй из вас попадает на мину. Он падает — примерно в метре от места взрыва. Другие хлопцы слышат взрыв и перемещаются к деревьям, к укрытиям — это инстинкт. И если около таких укрытий наставить еще мины, то вслед за мной подорвутся и остальные.

Саша убирает со стола “минный мешок” и передвигает на его место чашку. За соседним столиком прислушиваются к его рассказу. Саша этого не замечает, но он и не был бы против — ему нравится, когда люди слушают его историю. Недавно он начал рассказывать о том, что пережил, в инстаграм. На фото он почти всегда улыбается, едет на велотренажёре, качает пресс или идёт в горы.

Нам Саша рассказывает о том, что было за несколько месяцев до этих фото. Дождь, туман. Местность неровная. Его эвакуировали семеро побратимов.

— Вначале хотелось разговаривать, я ещё сперва шутковал с хлопцами. Но через какое-то время уже не мог шутить.

Боль. “Начинает болеть — снова зовёшь медсестру, и она снова вкалывает наркоту”

— В момент взрыва? По шкале от одного до десяти — на “пятёрочку”. А потом боль нарастает до одиннадцати.

Но на стабилизационном пункте тебе дают наркотический анальгетик. Становится легче или даже хорошо.

— Снова начинает болеть — снова зовёшь медсестру, и она снова тебе вкалывает наркоту. У тебя закатываются глаза, больше ничего не болит.

А потом из стабпункта приезжаешь в госпиталь, где тебе дают обычное обезболивающее. Но ты его уже не чувствуешь. Оно никак на тебя не влияет. Тебе дают больше, больше, больше. Ищут что-то, что сможет тебя обезболить. И ничего не обезбаливает, и ты всё время терпишь боль.

Больно было всегда. “Нестерпимо больно”, “колошматит от боли” или “я от боли больше просто не мог”.

Над кроватью — кнопка вызова медсестры.

— Когда становилось нестерпимо, я клацал на эту кнопку, чтобы медсестра мне что-нибудь вколола. Сперва она колола слабенькую наркоту, чтобы я мог спать. Потом анестезиолог поставил мне катетер в спинной мозг, чтобы у меня отнималась правая сторона [Саша потерял правую ногу. — Еврорадио]. Он говорил, что этого обезбола должно хватать часов на восемь, а мне хватало максимум на полтора. Он раз пришёл, второй пришёл. А на третий говорит — я уже не могу тебе колоть. Но тебя-то уже колошматит от боли. И что делать?

Я снова клацал на кнопку, снова звал медсестру.

Знаешь, что очень погано? Ты не сразу понимаешь, что скоро надо будет выходить из этого. Мне в какой-то момент показалось: или нариком становлюсь, или надо соскакивать.

Саша начал постепенно уменьшать дозировку “наркоты”, пока не дошёл до обычных обезболивающих. Потом ещё долго сидел на прегабалине — препарат, который помогает справиться с фантомной болью.

— От него ты постоянно как будто немножко пьяный, — поясняет Саша. У него на телефоне есть видео, где он “немножко пьяный” от прегабалина. — Сейчас я не пью ничего, кроме витаминов. Слава Богу. Пойдём покурим?

Курим.

— Есть много моментов, о которых никто не знает. Не знают врачи, не знают дорогие тебе люди. И не всегда травмированный хлопец о таком расскажет. Да вот даже душ! — вдруг говорит Саша.

— Душ?

— Рассказать, как я в первый раз после травмы принимал душ? Ты на костылях. В душевой — перила. Нужно, чтобы всегда кто-то был рядом, потому что на костылях можешь поскользнуться и упасть. Одной рукой ты держишься за перила и пересаживаешься на специальный стульчик — и так, сидя, принимаешь душ, потому что встать ты не можешь.

У меня был шок — так тяжело просто пойти в душ! И это притом, что у меня далеко не самая тяжелая травма. Так что да, есть много моментов, которых люди не знают — и не узнают, если не спросят.

Мама. “Она берёт себя в руки и говорит: да-да, без этого. Всё хорошо”

Напротив киевского железнодорожного вокзала — МакДональдс. Саша сидел на улице с чашкой кофе, рядом положил костыли. Ждал маму. Она приезжала на одесском поезде. С момента ранения прошло два с половиной месяца. Мама ещё не знала, что случилось.

— Я рассказал маме, что был ранен, только когда уже зажило. Уже когда она выезжала ко мне в Киев, сказал, что получил травму. Когда была в пути, сказал, что травма серьёзная.

И вот сижу с кофе на улице. Она меня видит. Травму видит. А я вижу, что у неё уже слёзы наворачиваются. Я ей говорю — мам, давай, пожалуйста, без этого. Она берёт себя в руки и говорит: да-да, всё хорошо. И как могла всё это время справлялась со слезами.

Без костылей и с протезом мама Сашу ещё не видела. Сейчас он учится заново ходить за тысячу километров от дома.

— Чувства? Как будто ты не на ногу встал, а взлетел. Ты раньше не ценил, что мог ходить на двух ногах. Ну что в этом ценить? А когда после травмы ты становишься на другую ногу… Не выразить.

С протезом Саша уже ходил в горы, ездил верхом и… ходил по бордюру.

— Горы и лошади — понятно. А что сложного в бордюре?

— Ты по сути держишься только на культе — у тебя нет стопы, нет пальцев. И без всего этого тебе нужно держать равновесие. Но адаптируешься. Вначале я мог простоять на одной (травмированной) ноге только две секунды. Сейчас уже пятнадцать секунд.

Саша будет полностью доволен собой, когда с протезом поднимется на Говерлу — это самая высокая точка Украины.

— У меня есть мысли и про Эверест. Вот это была бы пушка.

Расспрашиваю Сашу о том, что его радует. Он показывает комментарии к своим недавним постам в инстаграме. В комментариях все пишут, что Саша крутой. Это — радует.

— Мне много людей помогали. И финансово, и морально. Одноклассница, с которой я со школы не виделся, запустила для меня сбор средств. Но бывают такие дни, когда никого не остаётся. Такие дни, что тебе реально кажется — ты уже никому не нужен. Мне повезло — у меня таких дней было мало.

Во мне после ранения многое поменялось. Очень многое. Я начал себя ценить, ценить каждую деталь, каждую мелочь своей жизни. Я понял, что если ты свою жизнь не любишь и не ценишь, то и тебя жизнь не будет ценить.

Саша не вернётся на войну. Он хочет всерьёз заняться фотографией и рассказывать истории раненых украинских военных. Хочет менять городское пространство для них — хочет, чтобы в каждом городе инвалидная коляска могла легко въехать на бордюр. Чтобы больше людей обращали на раненых внимание даже просто на улице. Саша учит нас: человеку приятно, если вы ему кивнёте в знак уважения или приложите руку к сердцу.

— Но раньше, когда приезжал в отпуск, понимал, что хочу поскорее вернуться на боевые. Потому что оказывается, ты не очень хочешь видеть, как живут и ведут себя люди, пока ты воюешь. Поэтому так много военных возвращаются воевать даже после травмы.

— А что не так? О чём таком говорят люди?

— Да о каких-то мелочах. Об айфонах, о материальном. Гонятся за ним. А там ты начинаешь понимать, что такое настоящие ценности. Настоящие друзья. Понимаешь, что эти хлопцы могут тебя вытянуть из любой ситуации. И ты их вытянешь.

Без настоящего там очень тяжело.

Саша чуть морщится.

— Нога болит?

— Так она теперь всегда будет болеть, — затягивается. — Кстати, знаешь, что ещё меня радует? Радует, что мои дети будут знать, что я вообще-то… нифига себе красава.