Материал Забороны
31-летний Валерий «Икар» Невструев работал на телевидении и в антикоррупционных проектах, где, среди прочего, пилотировал дронами для видеодокументирования имущества коррупционных фигурантов. Сейчас он управляет дронами в составе 54-й бригады 3-го батальона ВСУ. В феврале он на несколько дней приехал в Киев из Донецкой области, где служит. Журналистка Забороны Полина Вернигор встретилась с ним, чтобы поговорить о специфике работы и о жизни на войне.
Какие факторы влияют на работу оператора беспилотника?
Самое тяжелое – это когда холодно и дубеют руки. Нужно нажимать кнопки, а пальцы не слушаются. Иногда нужно быстро реагировать, а руки не слушаются. Если во время мороза есть еще влажность, это беда. Самая большая проблема – обмерзание камеры и лопастей. Камера обмерзает – ничего не видно, лопасти обмерзают – перегружаются двигатели и в какой-то момент могут просто отключиться. Если очень нужно, можем быстро вылететь в туман или мороз во время попытки штурма или массовых передвижений. Это оправданный риск. Но летать на боевом дежурстве в таких условиях просто так – очень дорого. Еще есть проблема связи между теми, кто управляет дронами, и теми, кто их сбивает. Бывает, что сбивают свои же. Иногда летишь и исчезает связь. Ты по рации: “Так, кто?” – “А, это ваш?” – “Да”. – “Ну, извините”. Были случаи, когда я говорю по рации, что летим мы, а мне говорят: “Кто из них?”. И я понимаю, что в этот момент нужно улетать, так как будут гайки.
У россиян такие же дроны?
Во-первых, у них граница с Китаем. Во-вторых, у них с Китаем мир, дружба, жвачка. Мне кажется, что у них лучше с дронами, нежели у нас, что передовые технологии у них появляются раньше. Как-то я за день нашел две вражеские группы управления дронами – они стояли с таким же оборудованием, что и мы.
Как выглядит сбитие дрона для оператора?
Серый экран и исчезновение сигнала. Летишь, летишь – и нет. То есть если он просто за что-то зацепится и упадет, я все-равно буду видеть картинку. Например, недавно у партнера сбили дрон из автомата Калашникова. Но он все-равно смотрел, куда отходят россияне, чтобы знать, куда потом наводить артиллерию и миномет.
Сколько приблизительно используется дронов за месяц?
Я считаю, что у меня очень плохая статистика, хоть знаю, что есть и похуже ситуации. В среднем это два дрона в месяц. Теоретически потерянный дрон можно найти. Все зависит от многих факторов – например, ветра. Чтобы управлять дроном, нужно подловить спутники, чтобы дрон летал выше, чем 50 метров. Иногда бывает, что ты выносишь беспилотник на взлетную площадку, он взлетает, а потом просто падает и пропадает сигнал. Тогда его нужно искать при помощи другого дрона. Однажды я полетел и вот-вот найду вражеские позиции, и тут оп – серый экран. Исчезла связь с пультом. Но я знал, где он. Я взял напарника, мы прошли два километра и нашли дрон. Почему он отключился – неизвестно.
Бывает, что дрон, находящийся на высоте 200 метров, падает в режим ATTI [режим, при котором дрон использует для полета GPS-навигацию] — это случается, если нет спутников и его начинает носить. Всё, потеря сигнала. И вот его понесло, а куда несет – неизвестно.
У меня есть один потерянный дрон – я знаю, где он лежит, – но командир не пускает. Говорит, проще найти другой дрон, чем искать нового оператора, потому что я могу пойти и получить ранение.
Часто в сети публикуют видео с дронов, где видно, как стреляют по позициям россиян. Эти видео нужны для какой-то отчетности или просто поднимают боевой дух?
Тут и приятное, и полезное. Нужно показывать людям, что работа выполняется. Сейчас настоящая война, и когда люди видят, что враг уничтожается, им приятно. Недавно напарник бросил гранату прямо в блиндаж. Он выставил [видео в соцсети] — это ж круто, красавчик, я так еще не делал.
Но у меня бывают какие-то смешные и абсурдные ситуации. Лечу и вижу: идет мужик. Причем мне иногда кажется, что они ходят не в военной форме, а будто мужики с заводов – в черных дубленках, в шапочках, с усами. И вот он идет через поле – без броника, без ничего, – доходит до посадки, идет вдоль посадки где-то метров 20, потом останавливается, вздыхает, закуривает, видит пенёк, садится и сидит курит, думает о жизни. Мне показалось, что в этот момент он думал что-то такое: «Как я вообще здесь оказался, что я здесь делаю?».
У меня аккумулятор закончился, я полетел назад. Конечно, я надеюсь, что он не вернется с Донбасса, но это было забавно.
Были ли случаи friendly fire среди операторов дронов?
Если я вижу какую-то группу, я всегда предупреждаю о ней. Однажды вижу – в посадке лежат люди, такой себе пункт наблюдения. Говорю: “Крепим систему сброса”. И тут в стрим врывается один из командиров батальона: “Стой, алё, это Нацгвардия”. Я увидел людей, которые не должны были там быть. Они расширили позиции, но я не знал. Командиры всегда видят, кто это, что происходит. Поэтому, если будет замечена какая-то группа около нашего поста и мы не будем знать, кто это, всё сразу передается на пост. И пост уже знает, что с такой-то стороны к ним идут люди, и они будут их уже встречать.
Какая максимальная дальность полета дрона?
Сейчас мы можем отлетать почти на 8 километров под вражескими РЭБ. До этого – на 4-5 километров при идеальных условиях. Сейчас он и дальше может лететь, но зачем? Дальше мы ничем не добиваем – разве что какая-то дальнобойная артиллерия.
Сколько в среднем живет дрон на линии фронта?
Дрон дрону рознь. У нас есть дроны, которые могут жить и по полгода. А есть такие, которые в первый день улетают. Мой первый дрон исчез в первый же день.
Уже есть какие-то планы на победу?
Я очень мечтаю, что после этой войны Россия раз и навсегда откажется от претензий на нашу территорию и наших людей. Чтобы они настолько обломали себе зубы, чтобы их вот это “можем повторить” превратилось на “никогда опять”, и тогда мы заживем спокойно.
Я мечтаю, что после победы я наконец поживу для себя. Я потерял этот момент с революцией в 2013 году, потом была антикоррупционная деятельность, теперь война. Я хочу пожить просто для себя, а не решать очередную проблему, почему условный Аваков закупил по завышенным ценам рюкзаки, почему у нас президент назначает своего кума генпрокурором. Я не хочу больше об этом думать – хочу думать о чем-то другом.
