Интервью с фоторепортером Константином Григорицэ

— Как вы начали заниматься журналистикой?

— Я восемь лет обучался в школе-интернате. Когда окончил восемь классов, мои школьные учителя сказали мне, что если я пойду в педагогическую школу, то получу красный диплом. Мой ответ был искренним: я не сумасшедший, чтобы морочить голову с такими же сумасшедшими, как я (смеется). После этого возникла дилемма: куда подавать документы? Я мечтал много путешествовать, но моя мать, будучи из села, всю жизнь мечтала, чтобы ее дети стали, как тогда говорили, «начальниками». По настоянию родителей, я подал документы в Аграрный колледж (в то время – Плодовоовощной техникум, прим.ред.). Я окончил Колледж им. Фрунзе в Тирасполе… После Колледжа, я работал несколько месяцев в совхозе в селе. Потом пришла пора военной службы. Я проходил военную службу во время конфликта на Днестре.

— Что вам в особенности запомнилось из приднестровского конфликта?

— В моей памяти запечатлелся период, когда я был дежурным в воинской части, в течение недели я выбирался из машины только, чтобы справить мои физиологические потребности и получить свой продуктовый пакет.

— То есть, Вы ждали военных?

— Я был на дежурстве и не должен был покидать машину. Если бы кто-то подал сигнал тревоги, я должен был быть на месте. В этом состояла моя обязанность. Кроме того, я привозил еду тем, кто охранял технику, оружейные склады. Там я испытал шок, когда мальчик наступил на мину. Мы помогли ему сойти с нее. В другой раз, я привез энергогенератор на тренировочный аэродром в Вадул луй Водэ, и, поскольку днем не разрешалось делать резких бросков на машине, она была припаркована там неподалеку. Таким образом, днем я спал под машиной и держал руки на кардане машины. Если бы кто-то спросил, что я делаю, я бы сказал, что чиню. Но я спал с руками, привязанными кверху… В какой-то момент, я услышал удар по машине. Я решил, что кто-то из тамошних парней хотел напугать меня, разбудить, и я не обратил внимания, но вечером, когда я сел в машину, чтобы вернуться в Кишинев, я нашел фуражку, которая висела внизу на гвозде продырявленная. Похоже, снайпер с другой стороны подумал, что это был солдат, и выстрелил.

— Мы знаем, что тогда с вами произошел еще один случай…

— Авария… Она, практически, не была связана с конфликтом на Днестре. В то время многие отступали на Украину… Утром 9 июня 1992 года я получил приказ идти на задание, ехать почти что под Киев. Я ответил, что могу поехать, но автомобиль неисправен, у него не работали тормоза. Мне ответили по-русски: «На войне приказ не обсуждается, а выполняется». Я отправился, приехал в парк, зная, что у меня нет тормозов, я подошел к коллеге, который выполнял там работу техника, и сказал, что меня послали на задание, попросив у него хотя бы литр тормозной жидкости. Парень дал ее мне, ничего не могу сказать, но в дороге жидкость закончилась, я остался без тормозов и на крутом повороте в селе Григорьевка, Каушанского района, заехал на кладбище. Машина перевернулась вверх колесами. Я снес стену. В машине был я, брат эвакуированного у нас лица и его супруга. Все выжили.

— Когда Вы проезжаете этот район, вспоминаете о произошедшем?

— Конечно, там осталась часть пальца одной из рук. В тот день шел дождь, проливной дождь…

— Вам оказали помочь?

— Помощь пришла, но позже. Я начал терять сознание… Первое, что я почувствовал, как я помню, это попытки поднять машину с помощью экскаватора, и ощущал зажатие моей ноги. Я сказал им, чтобы они остановились, иначе я сломаю ногу. Я подождал, пока приехал кран и выбрался. Я провел три часа на кладбище, вниз головой.

— Что, как Вам кажется, изменилось в Республике Молдова после конфликта?

— Большинство людей, с которыми я там говорил, были уверены, что мы, наконец, обретем независимость. Многие из них были добровольцами, и только это их мотивировало. Со временем я осознал, что борьба в той войне была за кресла. Тирасполь хотел принимать свои собственные решения во всем…

— Не иначе, как недавно, во время пресс-конференции, Вы спросили Игоря Додона, как может президент государства преклоняться перед агрессором…

— Я видел там людскую боль и спрашивал себя: как могут вдовы павших примириться с мыслью, что тот, кто должен представлять нашу страну, за которую принесли себя в жертву их мужья, извиняться и говорить, что мы являемся виновниками? Я вижу, что он очень набожный, ходит в церковь и может руководствоваться поговоркой: «Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую». Я руководствуюсь другой поговоркой: «Склоненную голову меч не сечет, но и солнца она не видит». Лучше умереть стоя, чем жить на карачках. Додон из разряда тех, кто ждет, чтобы кто-то постоянно говорил ему, чтобы делать. Додон не проходил военной службы, не не нюхал пороха. Он может знать, что такое порох, только как охотник, но не знает, как это – быть раненым, испытывать душевные мучения. Как нужно наступить на сердце, чтобы выстрелить в человека, поднять руку на тебе подобного…

— Вы видитесь с товарищами?

— Все реже, и только с несколькими коллегами, с которыми был в одной и той же воинской части, людьми с позицией. Парни, которые воевали там, не могут переступить через эти воспоминания. Я не вижу ни на одной встрече с участниками конфликта «Бурундуков», которым было по 14-15 лет, они были детьми. Они не показываются. Там было два отряда таких детей, одни называли их «Скорпионами», другие – «Бурундуками», они вели партизанскую борьбу – переплывали Днестр и шли в разведку, были очень активными. Они знали, за что борются. Многих из них я видел в лицо, видел, как они обсуждали операции. Ни одного из них, однако, я никогда не видел ни на одном памятном шествии. С двумя из них я даже лежал в больнице, парень был ранен осколком, а у девушки было ранение бедра.

— Там были и девушки?

— Да, в этих отрядах были и девушки, и какую работу эти девушки выполняли! Они заманивали казаков в отдаленные районы, а там уже ими занимались парни, забирали у них оружие. Они были своего рода приманкой. Мы все тогда мечтали о свободе. Хотя об этом больше и не говорят, но вы должны знать, что многие из прибывших в приднестровский регион были из под Ростова и из других мест, они были освобождены из тюрем с условием, что приедут воевать.

— Когда Вы начали заниматься фотографией?

— Мои отношения с фотографией начались летом 1986 года. Но во время конфликта на Днестре я не был военным фотографом, потому что тогда у меня не было денег, чтобы купить личный фотоаппарат. После конфликта, в 1992 году, на полученную страховку, в сумме 10.000 рублей, я купил свой первый фотоаппарат. Тогда же я купил и лабораторию, где обрабатывал и печатал изображения.

— Почему Вы решили учиться на журналиста?

— После конфликта на Днестре я вернулся в родные места, устроился на работу – трудился в сельскохозяйственной сфере. Но каждый раз меня возмущало и огорчало, когда я видел, как говорилось одно, а делалось другое. Летом 1994 года, проснувшись в 5:30 утра, чтобы добраться на планерку, потому что я был помощником бригадира, я включил радио. Тогда я услышал о приеме в Государственный университет на факультет журналистики. Я долго не раздумывал и поступил. Я был счастлив, что нашел место, где мог называть вещи своими именами. Я сдал вступительные экзамены и был зачислен.

— Что видит фотограф, чего не видят другие люди?

— Это трудно объяснить. Иногда интуиция подсказывает тебе, что там что-то есть и заставляет глядеть в оба. Таким образом, можно снять вишенку с торта этой маленькой деталью. Я часто вижу, как политикам хочется водить народ за нос. Они, как паразиты, которые живут на горбу народа, получают зарплату из бюджета, за ложь получают зарплату, за обещания получают зарплату. Покажите мне политика, который поплатился за невыполненные обещания.

— Вы фотографировали события 7 апреля 2009 года, каким Вы его увидели через объектив фотоаппарата?

— Были моменты, когда я больше не чувствовал землю под ногами. Не чувствовал под ногами лестницу Президентуры, я был увлечен. Я был зажат между двумя лагерями: полицейскими и протестующими. стоял с поднятыми камерами и уворачивался. Тогда я боялся получить камнем в голову. Я даже полиции не доверял, потому что видел, как ими манипулировали. Я фотографировал и мирные протесты, когда полиция лишь выполняла приказы. В 2007-2008 гг. я видел, как мирного демонстранта, стоявшего перед памятником Штефану Великому с двумя плакатами, полицейские схватили и силой посадили в УАЗик.

— Что должно произойти, чтобы люди начали оказывать давление на политиков?

— Вы знаете поговорку «Сытый голодному не товарищ»? То же самое происходит и с нашими политиками. Он высоко сидит, удобно устроившись в своем кресле, и его совсем не беспокоит подножие страны – народ. Они не хотят давать народу ни копейки, беспокоясь лишь о собственных карманах. Народ должен понимать, что может существовать и без Парламента, и без 101 депутата. Они собирают налоги со всех и отдыхают в экзотических странах, а люди упорно трудятся всю свою жизнь, чтобы не умереть от голода.

— Благодарим вас.

Беседу вели Алёна ЧУРКЭ и Татьяна БЕГЮ