Штефан и Мария Онофрей живут в Дурлештах. Вместе они прожили уже более 60 лет. По профессии он ветеринарный фельдшер, а она акушерка. Оба были депортированы и познали голод и эпидемии.

Накануне 6 июля, в 71-ю годовщину второй волны депортаций, ZdG посетила их дом и узнала о страсти Штефана Онофрея к составлению списков тех, кого депортировали и благодаря которому их имена сохранились в памяти местных жителей, о секретах прочного брака, а также о том, как пережить трудные времена с высоко поднятой головой.

— Как Вы познакомились со своей женой?

— Я окончил колледж, прослужил три года в армии в Кишиневе, а затем начал работать в Государственной ветеринарной службе, где проработал 51 год и несколько месяцев. После выхода на пенсию я проработал там 15 лет и 3 месяца. Моя жена Мария изучала медицину в Бендерах. Она училась с одной девушкой из Дурлешть, с которой я состоял в переписке («Вернее, она была его возлюбленной. Так будет честнее», вмешивается его жена). Они же вместе читали мои письма («Он писал очень красиво и интересно», добавляет Мария Онофрей). Помню, что на общей фотографии выпускников я увидел свою жену. Мы еще отправляли пару раз письмеца друг другу некоторое время. Она работала в Бубуечь, а я в Кишиневе. Когда наступило время призыва в армию, я сел на велосипед и поехал в Криуляны. Она работала там акушеркой в роддоме при районной больнице. После двух или трех лет переписки мы встретились в живую, и ввиду того, что я остался служить в Кишиневе, мы продолжили писать друг другу. 1 января 1956 года (видимо у нее появился еще один ухажер) она спросила меня в письме, смогу ли я приехать на Новый год, потому что от этой встречи будут зависеть наши будущие отношения. Я взял увольнительный и пришел. Вечером в Доме культуры было большое мероприятие и там она танцевала в красивом костюме, а я за этим наблюдал. И 1-го числа к ее подруге, которая собиралась жениться, пришли работники из ЗАГСа («Я сделала глупость», вновь вмешивается Мария Онофрей). И кто-то в шутку сказал, что, может быть, и мы заключим брак («Теперь я бы так не сделала», добавила его жена). Она согласилась. Ни ее родители, ни мои не знали об этом. 1 января 1956 года мы расписались. Я вернулся в полк с опозданием, но я им предоставил больничный лист, где было написано, что у меня была ангина.

— Мы знаем, что Вы оба испытали голод и прошли депортацию. Как научиться пережить трудные времена?

— Штефан Онофрей: Дабы противостоять всем жизненным испытаниям, мы должны быть прежде всего осторожными, бдительными, серьезными, учитывать советы врачей, их требования, быть оптимистичными и верить в будущее. Чтобы достичь хорошего результата, мы должны объединиться, у нас должна быть одна идея, одно желание и один девиз. Соответственно, цель может быть достигнута через труд, любовь и преданность семье, близким, стране и народу. Я думаю, что только общими усилиями и стараниями можно выйти из трудного положения.

— Мария Онофрей: Люди должны понимать и внимать советам врачей. Посмотрите, сколько медицинских работников умирает в возрасте 50-60 лет, спасая других. Мы должны думать и о других. Когда появляется новый вирус, естественно, что для его изучения требуется определенное время. Так было и с тифом, и с холерой. Я думаю, что сегодня важно помнить о домашнем воспитании. Я обращаюсь к учителям – мы должны воспитывать гуманно и не должны издеваться над нашим народом, не забывайте об этом. И, естественно, в настоящее время мы должны защитить себя. Я не вижу другого выхода.

— Господин Онофрей, Вы уже давно составляете список депортированных из Дурлешть. Что вы помните о тех временах?

— Ну-с, 9 июля 1949 года я пошел на работу, как обычно. Я работал в Государственном банке в Кишиневе в качестве ученика бухгалтера, после того, как окончил семь классов. В двух домах от нас проживала моя бывшая одноклассница Елена Женункь. Я удивился потому, что ворота были полностью открыты, а посередине двора стояла военная машина. По сторонам стояли солдаты с ружьями в положении «к ноге» и со снятыми штык-ножами. Во дворе слышны были крики, плач и рыдания. Я понял, что там находится моя коллега с ее матерью Любой. Я хотел войти во двор, но один из солдат запретил мне это делать и сказал, чтобы я вернулся на место. Так что я пошел к себе на работу. В течение дня от нескольких клиентов банка я понял, что и в других селах районов прошла эта страшная акция. День прошел очень тяжело для меня. Я все время думал, испытывая страх, о том, что не появилась ли у нашего дома такая же машина. Вечером я вернулся домой и увидел, что все в порядке. На следующий день я пошел на работу и во время обеда подошел к руководителю банка, чтобы спросить, нет ли меня и моей семьи в списке тех, кто будет депортирован. Я обратился к нему, потому что знал, что он был важным начальником в среде коммунистов и состоял в одной из районных комиссий по депортации. В ответ он спросил меня, почему меня это заинтересовало. Я сказал ему, что, так, между прочим. Я знал, что он ценит меня. У него не было детей и ему нравилось, как я пою. Улыбаясь, он вначале посмотрел на меня долгим взглядом и сказал, что нет. На следующий день у нас все было хорошо, а вот у соседей нет. Их забрали из дому. Машина пробыла у них два дня, потому что сосед поехал с братом в Одессу с телегой, груженной черешней. Они же настойчиво выпытывали у его жену и дочери, чтобы они сказали, где он прячется. Два дня спустя они отвезли их на Гидигичский вокзал, как и других жителей Дурлешть и Кишинева. После того, как те двое мужчин вернулись из Одессы, они поняли, что у них есть деньги, но нет семьи. И последовали за депортированными семьями. В конце концов им удалось их найти.

— После этого, не боялась ли Ваша семья, что в следующий раз заберут и Вас?

— Еще через денек, я увидел, как на дороге у банка, мой начальник разговаривал с моим соседом, который рассказал ему, что мой отец был мэром во времена румын. Я сильно испугался. Это случилось на третий день после начала депортации. Начальник проигнорировал это сообщение. Так или иначе и тот день прошел и нас пронесло. Но, будучи с детства любопытным и испытывая тягу к статистике, я сразу же начал составлять список депортированных из Дурлешть. Я составил этот список, и имена расписал в алфавитном порядке. Помогал мне в этом деле и мой двоюродный брат. Нам удалось идентифицировать имена 7 семей, которых забрали в 1941 году и 48 семей, попавших в черный списке депортаций с 1949 года. Я до сих пор помню дома каждого из тех 48 семей, потому что побывал хотя бы по одному разу у них, колядуя на Рождество или с Плугушорул (колядка «хождение с плугом»). Из тех, кого увели в 41 году, никто так и не вернулся домой. Ничего не могу сказать об их дальнейшей судьбе. Депортированные в 49 году в основном состояли из хозяйственников, которые работали на земле. Среди них находились один или два полицейских и несколько человек по политической статье, которые будто бы зависели от некоторых более реакционных партий. Но вот, например, двоюродного брата моего отца, Кирилла Онофрея, депортировали, потому что во времена румын он занимал должность директора одного аграрного банка в Дурлештах, который был открыт для того, чтобы помочь крестьянам купить лошадь, быка, телегу или что-то еще. Другой случай произошел у пожилого человека Георге Пую. Его жена готовила просфору в церкви, и он сам был верующим и хранил дома большую библиотеку. Я не думаю, что он нанес кому-то вред своими книгами. Полагаю, что его депортировали за пропаганду. У большинства депортированных было по два, четыре, пять или, может быть, семь гектаров земли. У них не было по 20 или 30 гектаров. Но, я думаю, что здесь, в районным центре, русские нуждались в жилье для чиновников. Им нужно было и где жить, и они нуждались в пространстве для окружных учреждений, но также они хотели и напугать людей. И затем, благодаря этой операции, они поймали сразу несколько зайцев. Вот так вот поступили оккупанты «освободители». Они навели свой порядок на нашей земле.

— И все-таки зачем Вы стали записывать имена депортированных?

— Тогда я это сделал из любопытства. У меня были разные списки: один список со всеми прочитанными книгами, другой список со всеми просмотренными фильмами, и позже, появился еще один, когда я стал путешествовать по Румынии. Я записал все города, которые посетил. Я хочу, чтобы молодые люди лучше знали, что так называемые освободители творили на нашей земле, без суда, без адвокатов, под покровом ночи и по-бандитски. Они не смотрели, что это был старик, ребенок, женщина или беременная. Они ни учитывали ничего. Были случаи, когда забирали семьи, членом которой мог быть и участник войны. Возможно, вы этого не знаете, но на каждого из депортированных было по три человека, которые подписывали какие-то претензии против них. А некоторые из этих дубин подписывали подобные бумаги на 10-20 человек. Потому что в деревне их было не много, а кто-то должен был их подписывать. Из списка 48 семей в Сибирь не попали лишь пять. Их, вероятно, предупредили, и ночью они взяли детей, положили все самое необходимое в тележку и скрылись. Они избежали депортации в Сибири, но у них навсегда конфисковали все имущество. Из остальных 43 семей некоторые вернулись в Дурлешты, но не сразу, поскольку они не имели права возвращаться в родную деревню. Они могли поехать в другое место, но не в свою деревню и поэтому они пошли к друзьям и родственникам в другие населенные пункты. Через некоторое время они смогли вернуться в Дурлешты. Ввиду того, что они были хозяйственными и трудолюбивыми, после того как построили второй дом в Сибири, они пришли сюда и построили уже третий дом, начав все с самого начала.

— Но, в целом, какова была ситуация в деревне после депортации? Боялись ли остальные, что и их заберут?

— Я думаю, что деревня еще долго не могла успокоиться, люди боялись и думали, что может начатья новая волна депортаций. Эшелоны ушли туда, но некоторые вагоны еще долго стояли на вокзале и люди сидели как на иголках. Они думали о том, что может настать и их черед. Дурлешты находился недалеко от Кишинева и некоторые жители работали на фабриках, другие – в полиции, также были учителя и священники, и те, кто не убежал в Румынию. Они еще долгое время жили в страхе после этих событий. Все боялись после урока 41 года. У моего отца был заранее подготовлен документ, и, в случае необходимости, он знал, что сможет поехать в Румынию. Мы должны были поехать в уезд Долж и однажды даже отправились всей семьей на телеге с двумя парами волов. Добравшись до Скиноасы, где когда-то находился монастырь, мы столкнулись с отступающей армией и поэтому мы не смогли пойти. Папе удалось убедить двух жандармов взять его с собой и он ушел. Другой брат, служивший здесь в армии, также укрылся в Бухаресте. После капитуляции Румынии, брат получил ранение и попал в госпиталь. Тем временем война закончилась, и он отправился к моему отцу туда, в уезд Долж, где он поселился. Там он встретил одну женщину из Олтении и женился на ней. Там же он и умер. Мой отец был мэром до войны, потом он уехал в Румынию, затем вернулся, потом он поехал снова туда, а брат служил в румынской армии – поэтому, когда шел процесс депортации, мы сильно боялись.

— Вы упомянули ранее, что некоторые из депортированных вернулись домой. Что они рассказали Вам тогда, когда вернулись в село?

— Примерно через 35 лет после возвращения из Сибири я встретил коллегу, которая сейчас живет в Ватре, и она рассказала мне, что ходила в лес на рубку вместе со своими родителями, в суровых условиях, зимой, там где сильные морозы. Она тоже должна была выполнить определенную норму. Ребенок… Вначале местные жители отнеслись к ней недружелюбно, потому что их предупредили, что в районе поселятся враги народа. Она сказала, что так продолжалось некоторое время, но потом местные жители многому научились у наших хозяек и хозяев и удивлялись, как такие добрые, трудолюбивые и смышлёные люди попали в лагеря.

— Насколько я понимаю, позже Вы отправились в Румынию, чтобы встретиться там со своими родственниками…

— Да, у моей жены там была тетя, которая жила в самом центре Бухареста. И жена со своей мамой также некоторое время жили в Румынии. Она сидела однажды за столом с королем Михаем. В конце концов, в Румынии были мой брат и отец, и в 50-х годах власть стала разрешать бессарабцам посещать своих близких родственников. Мой брат приглашал нас на месяц, и мы ездили с женой в гости. В один год мой брат приезжал сюда, а на следующий год – мы ездили туда. Мы выбирали каждый раз, что посещать – море или горы и так мы посетили многие места…

— Госпожа Онофрей, а что означает для Вас Румыния?

— Для меня Румыния это наша страна. Наша воссоединенная страна. Я находилась в Румынии до 45 года. В 44 году пришли туда русские и стали выгонять оттуда бессарабцев. Я помню себя и свою маму в Унгенах и как мы были расстроены при возвращении. Женщин, стариков – всех разделили на разные группы. Дети плакали как ягнята, когда их забирают у матерей. Таким образом мы пересекли мост в Унгенах. Они привели нас туда в своего рода лагерь, окруженный колючей проволокой, и я заметила, что на заборах висят несколько человек. Нас расположили отдельно от наших родителей. В этом лагере в течение нескольких дней нас заставляли носить воду с бидонами. Я, будучи более развитой, не молчала и спросила о том, что не так с этими фигурами на заборах из колючей проволоки. Тогда я еще не знала, что должна была бояться. Они ударили меня и сказали, чтобы я заткнулась. Позже я поняла, что это были люди, которые попытались сбежать. Нас продержали там две недели, и мы даже не виделись со своими родителями. Однажды я встретила свою маму в туалете. Она убирала там, потому что была дежурной. Каким-то образом она нашла кусок хлебы и дала мне его, чтобы я его спрятала. Я же сказала ей: «Но ведь они тоже голодны». И я его не спрятала, а поделилась с остальными. Каждому досталось по чуть-чуть. В общей сложности мы пробыли там два месяца, затем нам сделали документы и отправили домой. Они вышвырнули нас, как собак за ворота. Транспорт не работал, вокруг были только руины. Мы проспали три дня в каком-то парке. Затем какой-то мужчина привез нас в Криуляны. Я даже не узнала нашу деревню… Очень тяжело мы добрались до нашего дома. Люди там построили баню и повсюду был ужасный беспорядок. Это было в сентябре и нас не было ни окон, ни дверей. Во дворе и в огороде было много ям. Одежду, которую моя мама привезла с собой из Румынии, она меняла на пшеницу в Украине. Тяжелая зима выдалась тогда. В Румынии я закончила четыре класса. Здесь же я должна была пойти в пятый класс. Из-за тяжелых времен мама решила, чтобы я снова пошла в четвертый класс, в сельскую школу. До другой школы было очень трудно и опасно добираться. Теперь я вспоминаю и тиф, и холеру, и как вши ползали по учителю в школе. Вы представляете себе? Каждый день я приносила вшей из школы. Русские пришли к власти и говорила нам с издевкой «румыны». Мы приспособились ко всем глупостям. Они изменили нашу фамилию и год рождения. Вот так проходила мучительно и бедственно наша жизнь, пока я не встретила его (указывает на своего мужа). В любом случае мы оба прожили красивую жизнь, мы хорошо ладили, все делали вместе, советовались. У нас не было так, что ты со своим карманом, а я со своим. И мы были обучены тому, чтобы не быть транжирами. Мы жили красиво — ездили в отпуск каждый год, занимались часто туризмом. Это было нашей большой страстью.

— В чем заключается секрет долговечности брака?

— Мария Онофрей: Домашнее воспитание. Все зависит от того, в каких условиях вы получили воспитание, как вас воспитали и, что вы переняли. Также важно, как вы передали эти знания другим, потому что нас так научили – то, что мы узнаем надо передавать и другим. Если вы видите дерущихся, то не проходите мимо. Остановитесь, успокойте их и скажите им, что это не хорошо и не красиво так поступать. Конечно, были и у нас проблемы, но мы не выносим сор из избы. Мы также воспитали мальчика, которым гордимся. И потом, помимо домашнего воспитания, многое зависит и от школы. Вот у нас, например, не преподавали уроков хороших манер и правила этикета, но некоторым вещам мы обучались попутно. Но было бы хорошо, если бы преподавали такие уроки. Наконец, однажды мама сказала мне, как поступить в ситуации, когда нельзя найти общий язык с кем-то. Она мне сказала, что в таких случаях лучше не лезть в душу человека, а уважительно отойти в сторону и не держать на него зла. И я так и поступала. Мне кажется, что это ценный урок. Хотя некоторые из нас считают, что я проявляю в таких ситуациях гордыню.

— Штефан Онофрей: Секрет заключается в том, что мы всю жизнь трудились, двигались. Дом построили своими руками. Мы многие вещи сделали сами, потому что зарплаты были низкими: я – фельдшер, она – акушерка. Ну, вы понимаете… Да, наши родители помогали нам, но мы всего добились своим трудом. Я бы посоветовал молодым людям хорошо подумать, прежде чем вступать в брак – семь раз отмерь, один раз отрежь. Затем, как только они поженятся, они должны осознать, что их любви предстоит преодолеть много испытаний, осложнений, недостатков, и в таких случаях вы должны быть умственно, морально, физически подготовлены к тому, чтобы выдержать эти испытания. В семейной жизни нужно знать, как найти компромисс – не надо думать, что один лучше другого. Но, с другой стороны, все должно быть взаимно – преданность, уважение, доверие, любовь. И в трудные минуты должны помнить, что, выходя замуж, они поклялись в вечной любви друг другу, поэтому все нужно довести до конца по-братски, дружелюбно, по-христиански.

— Благодарим Вас!

Беседовала Алёна ЧУРКЭ / ZDG