Ион Кесов является первым вице-председателем Общества анестезиологии и реаниматологии Республики Молдова, административным директором Медицинского фонда им. Валериу Герега и директором Университетской клиники анестезиологии и реаниматологии им. Валериу Герега.

Врач говорит, что, хотя ситуация с пандемией в Республике Молдова ухудшается с каждым днем, он все еще надеется, что у нас не дойдет до случаев, когда будет необходима сортировка пациентов, по примеру Италии.

В то же время он отмечает, что положение врачей, работающих в отделениях с пациентами, инфицированными COVID-19, и так тяжелое, теперь становится еще более сложным – больничные койки переполнены, количество заражений увеличивается, а между тем, хотя на улице очень жарко, врачам не разрешается подключать кондиционер, у них нет доступа к воде или ванной комнате, пока они находятся в красной зоне.

В то же время он подчеркивает, что тяжелые пациенты непредсказуемы – их положение может ухудшаться от часа к часу. Также Ион Кесов говорит, что не видит положительных сигналов относительно окончания борьбы с COVID-19. Наоборот, Молдова может войти во вторую волну, не выйдя с хорошими результатами из первой.

— Г-н Кесов, какова ситуация в отделении интенсивной терапии (ИТ), когда очень многие люди скептически относятся к числу случаев заражения или вообще к существованию вируса?

— Честно говоря, мы весьма разочарованы всеми этими идеями, теперь настолько активными, что вирус не существует и является выдумкой кого хотите, включая медицинский персонал, как будто нам нечем заняться, и мы надеваем средства защиты, чтобы немного поиграть в театр. К сожалению, этот вирус существует, и, к сожалению, когда пациент попадает в ИТ, в подавляющем большинстве случаев у нас не так много эффективных инструментов, чтобы помочь ему. В последние дни мы наблюдаем, что число инфицированных лиц продолжает расти, и, похоже, что отсутствует тенденция к снижению новых выявленных случаев, все отделения интенсивной терапии, о которых мне известно, что они работают с пациентами с COVID, практически переполнены – и в Институте неотложной медицины, и в Муниципальной клинической больнице № 1, и в Клинической больнице № 2. Сегодня все возможные койки заняты пациентами с COVID, и это ужасает, в контексте, когда ясно, что пациенты поступают в ИТ не на день или два. Число инфицированных лиц увеличивается, и это означает, что пациенты все еще поступают и их будет все больше с тяжелыми формами, а в каких условиях их всех лечить – остается открытым вопросом.

— Что будет происходить в больницах, когда не будет коек для новых пациентов?

— Я надеюсь, что мы не дойдем до опыта тех, кто в Италии должен был пройти суровую сортировку, с точки зрения того, кому мы предоставляем помощь и лечение, а кому – только паллиативную помощь, потому что их система не смогла справиться, и не было ресурсов, чтобы распределять их среди всех инфицированных пациентов.

— Вы сказали ранее, что больше нет инструментов, чтобы помочь зараженным лицам. О каких инструментах идет речь?

— На самом деле у нас нет доказанного лечения, которое могло бы иметь противовирусный эффект при лечении COVID-19. Все существующие рекомендации по применению того или иного противовирусного препарата пациентом с COVID поступают с уведомлением к использованию только в ходе клинических испытаний, потому что, иначе говоря, их эффективность еще не доказана, и мы все в ситуации, когда у нас нет проверенного эффективного лечения, мы вынуждены искать возможные комбинации или новые лекарственные формулы, которые могли бы нам помочь, или которые ранее не использовались для лечения коронавируса, и теперь пытаемся их применить в надежде, что они помогут. Аналогично, существуют те вспомогательные методы лечения, которые вначале породили много надежды, и теперь мы должны увидеть, сбудутся ли эти первоначальные надежды на эффективность этих методов лечения – я говорю о той же плазме от выздоравливающих пациентов, которые поначалу выглядели оптимистично, но в отношении использования которой, по ходу, возникло много нерешенных аспектов.

— Наверное, мы все устали, в определенной степени, говорить о коронавирусе, однако врачи – в особенности. Как справляются Ваши коллеги в этот период?

— Все мои коллеги устали физически и морально. Особенно морально, потому что, к сожалению, наши граждане не совсем понимают или не хотят признавать, что существуют серьезные риски, связанные с COVID-19, и не следуют рекомендациям, касающимся личной защиты. Когда видишь это легкомысленную зацикленность и увеличение количества зараженных, зная, что, с другой стороны, существует необходимость ходить на работу каждый день, чтобы помочь пациентам, которые уже COVID-позитивны, будучи вынужден носить эти защитные средства, которые делают работу экстремально тяжелой – потому что жарко, и ты не можешь получить доступ к воде, не можешь получить доступ к ванной, конечно, ты разочарован. Теперь в палатах не разрешается включать кондиционер, потому что это может привести к распространению вируса в закрытых помещениях. В то же время, когда покидаешь эти палаты и идешь домой, видишь людей, которым все равно и которые ведут себя как обычно, а завтра окажутся на больничной койке. Завтра они будут теми людьми, о которых ты должен заботиться, теми, кого тебе придется лечить, но которые сегодня безответственны и, может быть, даже где-то ведут себя вызывающе. Они не хотят слышать простого посыла: этот вирус существует, и, без усилий со стороны каждого, пандемия не остановится ни сегодня, ни завтра, ни через неделю или месяц, к сожалению.

— Сколько Ваших коллег все еще едут домой, видятся со своими семьями? Я знаю, что некоторые из них оставались в помещениях, предлагаемых НПО, чтобы защитить своих близких.

— Да, мы сотрудничаем с «Ave Copiii» с самого начала пандемии в Республике Молдова, и там на протяжении всей пандемии на постоянной основе размещалось от 8 до 15 наших коллег – тех, кто действительно не мог вернуться домой. Другие коллеги продолжают идти домой – те, у кого нет маленьких детей или нет родителей, или родственников с сопутствующими патологиями, и для которых они могут стать фактором риска. Практикуется и посменная работа – когда кто-то из коллег работает в течение месяца с пациентами с COVID, затем покидает эту зону и работает с другими пациентами, будучи замененным другой группой коллег, которые также отрабатывают месячную смену. Это тяжело, как и любая разлука. И хотя сейчас существуют эти новые информационные технологии, удаленное общение с близкими людьми не может заменить общение лицом к лицу. У некоторых коллег есть возможность продолжать работу в зоне COVID, и вместе с тем возвращаться домой, соблюдая определенные правила защиты.

— Насколько я поняла, Фонд им. В. Герега начал искать оборудование задолго до того, как наши власти приняли меры. Как все это началось, и почему вы решили искать ресурсы для своей защиты сами?

— Иногда, знаете, как говорится: «Спасение утопающих – дело самих утопающих». Осознавая, что власти у нас часто опаздывают с некоторыми решениями, и когда стало очевидно, что мы не избавимся от проблемы COVID-19, поскольку она становится все более и более широко распространенной в мире, мы попытались подготовиться и помочь нашим коллегам из ИТ подготовиться, чтобы достойно справиться с первыми пациентами, которые туда попадут, что было неизбежно. К сожалению, мы не смогли им помочь и каким-то образом поспособствовать обучению коллег из других сфер, будучи вынуждены сосредоточиться исключительно на ИТ.

— Какими Вам показались меры, принятые властями в этот период? Что можно было бы сделать, чтобы сегодня ситуация была несколько иной?

— Я думаю, что в первую очередь они должны были пытаться общаться с нами, со всеми гражданами, а не только с медицинским сектором, более открыто и давать нам более четкие посылы. К сожалению, в тот период, в начале пандемии, мы лучше знали, что происходит в других странах, чем планы на ближайшее будущее в национальной системе здравоохранения. Даже если некоторые публичные деятели выходили на конференции утром и вечером, я лично часто очень смутно понимал, чего мы хотим, куда мы идем, что делается, каковы запасные планы, если мы потерпим неудачу в том или ином начале. Я думаю, что нам очень не хватало общения, и мы мало понимали, что власти хотели сделать, каковы были цели, которые они преследовали. Может быть, МОЖЕТ, они думали сделать что-то раньше, чтобы принять меры вовремя, но мы узнали о них с опозданием, поэтому у меня сложилось впечатление, что ничего не делается или что те, кто делает, не понимает, что они делают на самом деле или не имеют видения. У меня такое ощущение, что нам не хватало команды менеджеров для кризисных ситуаций, которые могли бы с честью справиться с соответствующей ситуацией.

— Плюс, власти и сейчас противоречат друг другу в своих заявлениях…

— Именно. Сложно было понять, что нужно, и как, куда мы идем. У меня такое ощущение, что, может быть, какие-то действия и были предприняты вовремя, но нам о них говорили с опозданием. Мы были свидетелями решений, которые быстро менялись и, кроме прочего, были неясны. Я понимаю, что в чрезвычайных ситуациях все быстро меняется, но, возможно, есть аспекты, которые можно было предвидеть – знать, что в случае А мы делаем это, а в случае В – другое, знать, куда мы идем, чего хотим, каковы ожидания, и на что мы можем надеяться.

— На сегодняшний день в Молдове зарегистрировано более 400 тяжелых случаев. Что происходит с этими пациентами?

— Все эти пациенты абсолютно непредсказуемы. У одних состояние ухудшается, и это вопрос нескольких часов. У других – вялотекущее развитие в течение нескольких дней. У некоторых просто-напросто застой. Практически невозможно предсказать, у кого из пациентов состояние улучшится, и кто из них пойдет по пути выздоровления, а у кого будет менее благоприятный ход дел. Исходя из того, что мы обсуждаем с коллегами извне, сейчас практически невозможно предсказать, у какого из пациентов, попавших в интенсивную терапию, будет положительная эволюция. Мы пытаемся найти те параметры и показатели, которые были бы значимы для положительной эволюции, но, конечно, на данный момент мы наверняка знаем только несколько параметров, которые могут указывать на отрицательную эволюцию пациента. К сожалению, для этих пациентов из ИТ мы должны признать, что им не удастся спастись всем.

— Сколько пациентов из ИТ покидают отделение, будучи живыми?

— То, что я могу вам сейчас точно сказать, что число пациентов, умирающих в нашей стране, вызывает тревогу. С моей точки зрения, если бы мы соотнесли численность населения Республики Молдова с числом смертей, мы бы увидели, что ситуация тревожная.

— Считаете ли Вы, что число зараженных лиц увеличится еще больше, после того как отметили Пасху блаженных?

— Говоря сухим языком, мы – свидетели растущего числа случаев заражения в Республике Молдова. И статистика ясно показывает, что до 10% зараженных имеют тяжелые формы, а те, у кого тяжелые формы, имеют риск смерти до 60%. Больше инфицированных людей означает больше тяжелых форм и, следовательно, более высокий риск смерти. К сожалению, я думаю, что число смертей в нашей стране увеличится, равно как и число зараженных, даже если это звучит слишком отчаянно и пессимистично.

— На странице фонда им. В. Герега говорится: «Страна нуждается в интенсивной терапии». Ситуация сегодня настолько серьезна?

— Страна нуждается и будет нуждаться в интенсивной терапии, поскольку интенсивная терапия является последним звеном в любой системе здравоохранения. И интенсивная терапия в нашей стране, если сравнивать западными, сильно отстает. Несомненно, что снабжение интенсивной терапии должно проводиться одновременно с реформой больниц. Это процесс, который займет время, если кто-то захочет пойти по этому пути. Безусловно, наш уровень развития ИТ-услуг оставляет желать лучшего по сравнению с современными стандартами.

— С реформами сложнее, поскольку у нас министры меняются довольно часто…

— В нашей стране, к сожалению, любой министр, у которого хватило бы смелости провести больничную реформу, в тот же день подписал бы себе приговор об отставке. Вероятно, необходимо очень хорошо развитое общение с гражданским обществом, чтобы оно также понимало, какие недостатки больничной системы у нас есть в настоящее время и почему ее необходимо реформировать, и на это следует смотреть не только сквозь призму предвыборных обещаний, но и с прагматической точки зрения тех потребностей, которые существуют в нашей стране.

— По Вашему мнению, когда в Молдове закончится кризис, вызванный коронавирусом?

— Я не вижу сейчас точки, когда мы можем сказать, что мы вышли из этого. По крайней мере, я сказал своим коллегам, что у нас будет очень много работы в ИТ в течение еще нескольких месяцев.

— Ходят слухи, что вторая волна может начаться осенью. Как мы будем справляться?

— Боюсь, что до осени мы не сможем выбраться из первой волны. Если мы сравним, как все происходило в Китае или Италии, у них было очень большое количество случаев за короткий промежуток времени, после которого число начало уменьшаться. Мы находимся в непрерывном подъеме – медленном, не одинакового диапазона, но мы постоянно находимся на кривой подъема, и это только первая волна. Боюсь, что, если осенью будет вторая волна, мы войдем в нее, может, и не почувствовав разницы.

— Но, по сравнению с другими странами, считаете ли Вы, что у нас достаточно тестов?

— Я думаю, что нужно было больше тестов. Я рад, что, по крайней мере, в некоторых медицинских учреждениях, насколько мне известно, началось тестирование медицинского персонала, и это будет способствовать раннему выявлению ряда случаев заражения медицинских работников и, соответственно, ограничению распространения этой инфекции.

— Через Фонд Вы отправили сообщение о том, что вам необходимо вспомогательное оборудование для критически больных пациентов, инфицированных COVID-19. Кто и как отреагировал на это сообщение?

— Отреагировали физические лица, а также юридические. Они внесли свой посильный вклад в то, чтобы Фонд помогал как пациентам, так и медицинскому персоналу. На те средства, что мы собрали, для пациентов были закуплены продукты питания, принадлежности и средства гигиены. Также было приобретено защитное снаряжение для медицинского персонала.

— Многие люди не понимают, почему говорят, что пациенты с другими заболеваниями умирают от коронавируса. Не могли бы Вы объяснить?

— COVID-19 способствует ухудшению состояния пациентов, в том числе усугублению тех хронических заболеваний, которые у них есть, и если мы говорим о пациентах с сахарным диабетом, ожирением или гипертонией, то они могли бы вести приемлемый образ жизни еще на протяжении многих лет, если бы сейчас не произошло заражения COVID-19, которое истощает их физиологические резервы за очень короткий период времени. Без этой инфекции соответствующие пациенты могли бы долго вести приемлемый и комфортный образ жизни. Однако при наличии COVID некоторые из них истощаются и угасают.

— В публичном пространстве отмечалось, что становятся все более частыми смерти среди лиц и моложе 70-80 лет…

— Никто не защищен полностью, даже те, кому 60, 40 или даже 20 лет. Эта инфекция одинаково опасна для любого возраста. Да, более частые случаи смерти наблюдаются среди лиц старше 60 лет, но молодые люди тоже умирают.

— Какое сообщение Вы бы оставили сейчас для граждан, ставящих под сомнение существование вируса?

— «Мое послание нашим гражданам – не поддаваться ложным новостям». Этот вирус существует, и без общих усилий, без соблюдения рекомендаций, мы не сможем избавиться от него в ближайшем будущем, и мы будем находиться в состоянии постоянной эпидемии.

— Благодарим Вас.

Беседовала Алёна ЧУРКЭ / ZDG