Интервью с художником-графиком Ликэ Саинчук
Целые поколения учеников выросли на картинках из букварей «Abecedar» и «Albinuța», автором которых является Ликэ Саинчук. Поскольку сейчас начало сентября мы пошли к нему домой, чтобы расспросить его о детях, о рисунках и о Национальной премии, о школе и о независимости.
— Как вам привили любовь к рисованию в детстве?
— Мой дедушка был очень хозяйственным человеком. Он не позволял, чтобы здесь были заросли, как сейчас. У него были ульи, он выращивал помидоры. У нас до сих пор сохранился один старый улей. Я бы хотел иметь действующий улей, с пчелами, но не знаю, где все это достать. Люди обещают, но… Пчелы очень помогли в творчестве. Ко мне дети не приходили играться, потому что они их боялись. Я им говорил, что не стоит бояться, потому что их укусы не страшны. Но они … Вы знаете, пчела похожа на собаку – она всегда приходит посмотреть, что происходит. И если она подлетала, то дети начинали размахивать руками и после этого она, конечно же, их жалила. Как и в случае с собакой, если ты начинаешь прыгать-бегать – она тебя укусит. А я, оставшись один, должен был найти себе более одинокое занятие.
— И рисование стало для вас одиноким занятием?
— Конечно. Разве можно коллективом рисовать? (смеется). В балете можно выступать коллективом. Что еще можно сделать вместе? Сыграть в футбол… Но только не рисовать.
— Вы думаете, что есть правила, следуя которым можно воспитать «правильно» детей?
— Ну, для того и существуют правила – говорить, что правильно, а что нет, не так ли? Это человеческие законы. «Вы пытаетесь человеческими правилами заменить законы Господа» сказано в Писании. Законы гласят: «Люби своих родителей». А вы даете им сто леев и говорите, что лю́бите их. Это не одно и то же. Любить – это не давать что-то. Любить – это не действие, а состояние, чувство. И оно не подвержено рациональному мышлению. Разум пытается превратить любовь в биологию. Но разве это так? Когда любовь нечаянно нагрянет, п*здец! Не знаешь, что делать, не так ли?
— Возможно, дети или родители таким образом пытаются компенсировать недостаток любви…
— Любовь не надо компенсировать. Надо ее осознать, почувствовать, а остальное приложится. Есть некоторые вещи, которые выходят за рамки разума. Разум пытается разобраться в них, анализирует их: это – жизнь, это – любовь, это – милосердие, это – мудрость… но совершенно безуспешно. Иногда утверждают, что мудрость подобна искусственному интеллекту. Это не так. Мудрость, она как и любовь, есть состояние души, состояние понимания. В нас происходит раскрытие через это понимание, в нас существует такая способность. Просто мы настолько заняты и полны дел, которые кажутся нам важными, и говорим «это на потом, в выходные». В этой связи я вспоминаю Кьеркегора (датский писатель – прим. ред.) и притчу о гусях. Они собираются в церкви каждое воскресенье и говорят, что крылья им даны для полета. Почему я вспомнил этот момент? Потому что Кьеркегор говорил, что в остальные дни мы делаем прямо противоположное нашим воскресным речам. В конце концов, кто-то явился в церковь и сказал: «Ужас! Несколько молодых гусей попытались взлететь! Как им не стыдно?». А молодые гуси говорят: «Вы нам говорили, что крылья даны нам для полета». Им же отвечают: «Ну, мы это сказали аллегорически». Конечно, разные теории интересны. Но мы знаем, что это все теории и не воспринимаем их всерьез. Вот когда болит что-то, то это уже серьезно, не правда ли? И наступает боль и захватывает. И это не на шутку. Так рождаются суеверия. И мы пытаемся все это систематизировать, создавая умственные построения. И когда, наконец, все так слаженно и понятно — уже поздно. Вот маме скоро исполнится 99 лет. И ее это совсем не беспокоит. Она сказала, что перестала бояться смерти лет 20 назад.
— Все-таки, мы создаем эти системы, чтобы чувствовать себя в безопасности.
— Безопасность – она сейчас. Ожидание ее – оно сейчас. Ожидание – это хорошо, оно содержит внимание, а внимание – это открытость, которая проясняет нам многое. Однако, часто человек перестает внимать и лишь ожидает. Ему уже известно что ему надо. Но как можно знать что тебе будет надо? Завтра может пойти дождь с пирожками, а послезавтра – с пулями…
— Как вы восприняли новость о том, что являетесь лауреатом Национальной премии?
— Для меня это стало сюрпризом. Впервые я увидел Майю Санду вживую на выставке Глебуса. Тогда пришли и Майя Санду и Лилиана Николаеску-Онофрей (министр образования – прим. ред.). Обычно никто не приходил. Они отправляли только поздравления. … И на этот раз были все на церемонии награждения. Все так на современный лад, без пафоса и излишней торжественности.
— Как, по вашему мнению, изменился Кишинев и то, что мы теперь называем Республикой Молдова после провозглашения независимости?
— Кишиневу нужен мир. И тогда он поменяется. Я говорю: рушить всегда легко, а вот строить – очень тяжело. А так, насколько я знаю историю Кишинева, здесь постоянно случались разрушения. Такие были времена …
— А что изменилось в Молдове?
— Зачастую духовные преображения очень важны. Когда русские пришли в 1940 году, первое, что они взялись уничтожить, так это интеллигенцию. После войны этот оболваненный, несчастный, неграмотный, грязный народ заново породил другую интеллигенцию. Мама заметила любопытную вещь: вот есть Бессарабия, а есть и Буковина. (Мне не нравятся эти названия. Почему мне должны давать кличку как цуцику?) Так вот, там, в Черновицах, сохранилась народная одежда, а язык – не очень. А у нас, наоборот. А что важнее? Видите ли, духовные ценности важнее материальных. Любопытная вещь.
— Помню, вы как-то рассказывали о том, как отказались оставлять портрет Ленина в «Abecedar»…
— Страх продолжал овладевать людьми. Я сказал, что не хочу его оставлять. Было ясно, что время Ленина истекло. Но многие по инерции продолжали настаивать, как тяжелогруз, который долго тормозит. Они были очень влиятельны эти силы, которые сопротивлялись культурализации. Что им было нужно? Чтобы люди оставались темными и необразованными. Разве их интересовали латинские буквы? Был лишь один принцип. Я столкнулся с ним на факультете – у нас было много учебников из Румынии, и многие ими пользовались. Здесь я подчеркиваю, что наука не имеет ничего общего с политикой. Нет, они не хотели, чтобы мы использовали эти учебники. Потому что, если бы мы использовали их на уроках физики, математики и так далее, пришлось бы признать, что говорим на одном языке. А их интересовал не язык, а оболванивание людей. Главное — сделать их глупыми и покорными. Из-за этого СССР и развалился – из-за оболванивания. Вся экономика работала на военную отрасль, а все, что делалось для гражданской области служило своего рода дополнением к первой. У американцев были средства, чтобы пополнить для этих нужд бюджет, а у русских – нет. Они делали это за счет гражданской отрасли. И таким образом все разрушилось.
— В Молдове все еще ощущается советское влияние?
— Конечно. Люди не представляют себе, что у них может быть нормальное государство. Как работает западный принцип государства? Он заключается в том, что при опасности, люди собираются и говорят, что, ты, например, будешь защищать нас. И в восточной системе люди тоже нуждаются в защите. Но там кто-то приходит и говорит: «Я буду защищать вас». В этом и разница.
— Многие люди, работающие в сфере культуры, говорят, что в Республике Молдова довольно сложно жить по специальности…
— Также жаловался мой дедушка одному родственнику, который был профессором в университете. Он жаловался на то, что не может устроить на учебу своих детей. А тот ему сказал, что не все должны учиться, а должны быть и те, кто таскает мешки на вокзале.
— С другой стороны, вроде бы теперь больше людей имеют доступ к образованию, чем раньше.
— У нас люди знают, что не могут изменить ход истории. Что мы слишком малы и нужно приспосабливаться к ситуации.
— Фаталисты?
— Почему же фаталисты? Нет. Реалисты. Если вдруг сюда явится многочисленная армия, что ты сможешь сделать?
— Как вам удается сохранять ясностьнесмотря на то, что происходит вокруг?
— Надо видеть первостепенное. И тогда наступает разумение, так? Не надо непременно сохранять ее. Надо просто стремиться к ясности.
— Большое спасибо.
Беседовала Алёна ЧУРКЭ